Генерал от инфантерии, один из основателей Белого движения Лавр Георгиевич Корнилов родился 30 августа (18 августа по старому стилю) 1870 года в станице Каркаралинской Семипалатинской области (ныне Каркаралинск Карагандинской области Казахстана).

15 сентября (2 сентября по старому стилю) Корнилов был арестован и заключен в тюрьму города Быхов.

2 декабря (19 ноября по старому стилю) он был освобожден и уехал на Дон. По прибытии в Новочеркасск стал ближайшим помощником генерала от инфантерии Михаила Алексеева, формировавшего белогвардейские добровольческие части.

7 января 1918 года (25 декабря 1917 года по старому стилю) он был назначен командующим Добровольческой армией . После разгрома революционными войсками Каледина мятежа (1917-1918) Корнилов отвел свои отряды за Дон и 25 февраля 1918 года выступил во главе их на Кубань.

13 апреля 1918 года Корнилов был убит взрывом снаряда при штурме Екатеринодара (ныне Краснодар). Гроб с телом генерала был захоронен 15 апреля в немецкой колонии Гначбау, где остановилась отступавшая армия. На следующий день красногвардейцы, занявшие селение, отрыли могилу и отвезли тело генерала в Екатеринодар, где после глумлений оно было сожжено.

В 1919 году на ферме, где погиб главнокомандующий Добровольческой армии, был создан Музей генерала Корнилова, а вблизи — на берегу Кубани была устроена его символическая могила. В 1920 году музей и могила были уничтожены.

В 2013 году в Краснодаре недалеко от реки Кубань, на месте, где скончался генерал, был открыт трехметровый памятник Лавру Корнилову.

Генерал Корнилов был женат на дочери титулярного советника из Ташкента Таисии Морковиной, которая скончалась в сентябре 1918 года. У них было двое детей - Наталья и Георгий; в начале апреля 1920 года генерал Деникин увез их в эмиграцию. Наталья вышла замуж за адъютанта Деникина француза Шапрона дю Ларе, умерла в Брюсселе в 1983 году. Сын Корнилова Георгий получил высшее образование в США и многие годы работал ведущим инженером General Motors, скончался в 1987 году в Лос-Анджелесе.

(Дополнительный

Генерального штаба генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов .

Генерального штаба генерал-лейтенант А. И. Деникин , сменивший убитого на посту Главнокомандующего Добровольческой армии, писал впоследствии в «Очерках Русской Смуты » :

Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли.

Тело убитого главнокомандующего было отвезено добровольцами за 40 вёрст от города, в немецкую колонию Гначбау , где оно было 2 (15) апреля тайно предано земле одновременно с телом погибшего днем ранее его боевого товарища и уважаемого им человека - командира Корниловского полка Генерального штаба полковника М. О. Неженцева . Хоронили скрытно, в поле, в полукилометре от колонии. Чтобы не привлекать внимания посторонних, место захоронения было добровольцами сравнено с землей и хранилось в тайне - карты местности с координатами могил взяли с собой три офицера Корниловского ударного полка . По тем же соображениям старшие командиры Добровольческой армии прощались с Главнокомандующим, намеренно проходя место захоронения стороной, чтобы лазутчики красных не смогли точно определить этого места . И, тем не менее, местные жители всё же обратили внимание на то, как «кадеты зарывают кассы и драгоценности» .

В тот же день Добровольческая армия, командование которой принял генерал А. И. Деникин, оставила немецкую колонию Гначбау.

Извлечение тела генерала большевиками из могилы и глумление над ним

Утром следующего дня, 3 апреля, в окрестностях Екатеринодара, занимаемых во время штурма позициями добровольцев, появились большевики , первым делом бросившиеся искать якобы «зарытые кадетами кассы и драгоценности» . Во время этих розысков большевики обнаружили свежие могилы, после чего, по приказу советского командующего Сорокина ими были выкопаны оба трупа. Увидев на одном из них погоны полного генерала, красные решили, что это и есть тело генерала Корнилова и, закопав тело полковника Неженцева обратно в могилу, тело бывшего Верховного Главнокомандующего Русской армии, в одной рубашке, накрыв брезентом, отвезли в Екатеринодар на повозке колониста Давида Фрука, где после надругательств и глумлений оно было сожжено. Как пишет генерал Деникин , общей уверенности в том, что найдено именно тело Лавра Георгиевича, не смогла поколебать даже оставшаяся в Гначбау в связи с болезнью и попавшая в плен к войскам Сорокина сестра милосердия Добровольческой армии, будучи привезённой большевиками в Особый отдел для опознания останков, уверявшая, что это не тело Корнилова, хотя сама и узнала генерала . Нашлись и люди, которые подтвердили большевикам обратное .

Въехав в Екатеринодар, повозка с телом Лавра Георгиевича направилась на Соборную площадь - во двор гостиницы Губкина, где проживали командующие Северо-Кавказской красной армии Сорокин , Золотарёв, Чистов, Чуприн и другие. Двор гостиницы был наполнен красноармейцами, которые ругали генерала Корнилова. Следует отметить, что в дни окончившегося гибелью генерала Корнилова штурма Екатеринодара добровольцами в осаждённом городе проходил съезд Советов . В ходе съезда была организована Кубанская советская республика и избран ВЦИК и СНК республики, в котором подавляющее большинство (10 из 16-ти членов) принадлежало большевикам . По итогам съезда Кубанская советская республика была объявлена частью РСФСР .

Сорокин и Золотарев распорядились сделать фотографии тела погибшего генерала. После фотографирования останков Сорокин и Золотарев приказали сорвать с тела китель и принялись при помощи своих ординарцев вешать тело на дереве и наносить по нему удары шашками. Только после того, как пьяные красные командиры искромсали тело генерала, последовал их приказ отвезти тело на городские бойни .

Генерал Деникин цитирует в «Очерках Русской Смуты » материалы :

Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогали. Настроение большевицкой толпы повышалось. Через некоторое время красноармейцы вывезли на своих руках повозку на улицу. С повозки тело было сброшено на панель.

Один из представителей советской власти, Золотарев, появился пьяный на балконе и, едва держась на ногах, стал хвастаться перед толпой, что это его отряд привез тело Корнилова, но в то же время Сорокин оспаривал у Золотарева честь привоза Корнилова, утверждая, что труп привезен не отрядом Золотарева, а темрюкцами. Появились фотографы, и с покойника были сделаны снимки, после чего тут же проявленные карточки стали бойко ходить по рукам. С трупа была сорвана последняя рубашка, которая рвалась на части, и обрывки разбрасывались кругом. «Тащи на балкон, покажи с балкона», - кричали в толпе, но тут же слышались возгласы: «Не надо на балкон, зачем пачкать балкон. Повесить на дереве». Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп. «Тетя, да он совсем голый», - с ужасом заметил какой-то мальчик стоявшей рядом с ним женщине. Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа всё прибывала, волновалась и шумела.

Вскоре с балкона был отдан приказ толпе замолчать, и, после того, как голоса стихли, находившийся на балконе представитель советской власти стал доказывать, что привезённый труп, принадлежит генералу Корнилову, у которого был один золотой зуб. Советский представитель призывал собравшихся лично удостовериться в этом: «Посмотрите и увидите». Тот факт, что на покойнике в гробу были генеральские погоны, также был доводом чиновника. В могиле, прежде чем дойти до трупа, обнаружили много цветов, «а так простых солдат не хоронят», - заключил он в завершение своей речи .

После того, как речь оратора с балкона закончилась, снизу с площади стали раздаваться крики с призывами тело генерала разорвать на клочки. Лишь спустя два часа красное командование отдало приказ увезти труп на городские бойни и сжечь. Тело было к этому моменту уже совершенно неузнаваемо и представляло собой бесформенную массу, обезображенную ударами шашек и бросанием об землю. Тем не менее и по дороге на городские бойни глумление продолжалось: к трупу подбегали отдельные лица из толпы, вскакивали на повозку, наносили удары шашкой, бросали камнями и землей, плевали в лицо. При этом воздух оглашался грубой бранью и пением хулиганских песен .

Даже в советской историографии обращение большевиков с телом убитого генерала называется словом глумление , а о допустившем осквернение и сожжение тела советском командующем И. Сорокине упоминается с явным осуждением .

По прибытии на городские бойни тело сняли с повозки и, в присутствии высших представителей большевистской власти , прибывших к месту зрелища на автомобилях , стали жечь , обложив предварительно соломой. Когда огонь уже начал охватывать обезображенный труп, подбежали солдаты и стали штыками колоть тело в живот, потом подложили ещё соломы и опять жгли. В течение одного дня не удалось окончить этой работы: на следующий день большевики продолжали жечь останки генерала, жгли и растаптывали ногами. Позже собранный пепел был развеян по ветру . Посмотреть на это зрелище собрались из Екатеринодара все высшие командиры и комиссары, бывшие в городе .

Имеются сведения - значится в материалах Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков - что один из большевиков, рубивших труп генерала Корнилова, заразился трупным ядом и умер.

Через несколько дней большевистские власти устроили «похороны Корнилова»: по городу прошествовала шутовская процессия ряженых в сопровождении толпы народа. Городские жители по этому поводу были обложены «контрибуцией на помин души»: останавливаясь у подъездов, ряженые звонили и требовали у людей денег «на помин души Корнилова» .

Легенда об исчезновении тела генерала Корнилова и её опровержение

В своём исследовании, посвящённом жизни и борьбе генерала Корнилова, современный историк В. Ж. Цветков приводит и одновременно опровергает легенду, повторенную А. Сувориным в его книге о том, что тело генерала Корнилова якобы исчезло и глумились 3 апреля большевики, таким образом, якобы не над ним. Вполне вероятно, что эта легенда дошла до Суворина благодаря дезинформационной публикации в «Известиях» Екатеринодарского совета рабочих и солдатских депутатов от 15 и 18 апреля 1918 г., в которых на видном месте была помещена заметка, начинавшаяся следующими словами: «16 апреля, в 12 часов дня, отряд т. Сорокина доставил в Екатеринодар из станицы Елизаветинской труп героя и вдохновителя контрреволюции - генерала Корнилова. Часть лица и левый висок его лба были пробиты шрапнелью, пальцы изранены. Одет он был в серую чистую рубашку» . Согласно публикациям, могила генерала Корнилова была вскрыта в соответствии с указаниями «священника из станицы Елизаветинской», сообщившего, что «Корнилов убит и похоронен на кладбище Воскресенской церкви». Далее в заметке говорилось: «После сфотографирования труп Корнилова был отправлен за город, где и был предан сожжению». Опровергая данную легенду, В. Ж. Цветков в частности пишет:

Надо ли говорить, что Корнилов не был похоронен в станице Елизаветинской и он не был убит шрапнельной гранатой.

Расследование акта вандализма после взятия Екатеринодара В. С. Ю. Р

Оценки материалов Особой комиссии

Военный историк Армен Гаспарян считает, что в изложении фактов глумления над телом генерала Корнилова Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков была беспристрастна .

Реакция на события. Последствия осквернения тела Корнилова

История с уничтожением тела генерала Корнилова учитывалась добровольцами впоследствии. Так, после наступления красных войск на Кубань в начале 1920 года специальный отряд дроздовцев , зная, как обращаются красные с могилами белых вождей, ворвался в оставленный Екатеринодар и вывез из уже захваченного красными города останки Генерального штаба генерал-майора М. Г. Дроздовского и полковника Туцевича, похороненных ранее в Кубанском войсковом соборе Святого Александра Невского. Останки были погружены на транспорт в Новороссийске , перевезены в Севастополь и тайно, так как не было уверенности в том, что Белый Крым устоит, перезахоронены позже на Малаховом кургане .

В то же время, в начале 1920 года - при отступлении ВСЮР - был перевезён из Войскового собора Кубанского казачьего войска в Сербию и перезахоронен в Белграде прах Генерального штаба генерала от инфантерии М. В. Алексеева .

Точно так же поступили на Дальнем Востоке России каппелевцы в 1920 году . После смерти Генерального штаба генерал-лейтенанта В. О. Каппеля во время Великого Сибирского Ледяного похода было принято решение не хоронить тело командующего армиями Восточного фронта на месте его смерти во избежание поругания его большевиками. Отступающие войска везли положенное в гроб тело генерала с собой почти месяц, пока не достигли Читы , где Каппель и был похоронен в кафедральном соборе Александра Невского (чуть позже его прах был перенесён на кладбище Читинского женского монастыря). Однако уже осенью 1920 года при подходе частей красной армии к Чите оставшиеся в живых каппелевцы перевезли гроб с телом генерала в Харбин (северный Китай) и погребли его у алтаря Иверской церкви.

Историк В. Ж. Цветков приводит в своей работе о генерале Корнилове цитату из газеты «Русская армия» 1922 года, посвящённой годовщине гибели Каппеля:

…Когда пришлось оставлять и Читу, - прах Каппеля был вырыт из могилы и отправлен в Харбин, где и покоится сейчас на русском кладбище. Покоится временно, до тех пор, когда можно будет прах вождя русского национального движения возвратить родной земле. До тех пор даже мертвому нет заслуженного покоя. Мы знаем, что даже над трупом покойника могут быть издевательства, какие были над трупом генерала Корнилова, вырытого из могилы и отданного на глумление дикой толпе. До тех пор даже не можем сказать обычной фразы, которую говорят над могилой. Не можем сказать - мир праху твоему. Такова доля смертников нашего лагеря. Бушующая красная толпа не терпит даже их могил

Военный историк Армен Гаспарян пишет , что глумления над телом Главнокомандующего Добровольческой армией и шефа своего полка никогда не были забыты в Корниловском ударном полку - одной из элитных «цветных» частей ВСЮР, который с тех пор не брал в плен ни комиссаров, ни офицеров, служивших в Красной армии. Таким образом, эти обстоятельства издевательств над телом генерала Корнилова оказали определённое влияние на последующую ожесточённость Гражданской войны.

Весной 1918 года военачальник враждебной России и странам Антанты в ходе Первой мировой войны Германии, после Брест-Литовского мира командующий германскими оккупационными войсками на Украине генерал фон Арним интересовался у представителей «красного Ростова» участью генерала Корнилова. Реакция немецкого командующего на полученные известия была выражена его ответом: «Не умеете вы, русские, ценить своих талантливых полководцев» .

Информация о глумлении над телом Корнилова получила известность и в зарубежной историографии и печати. Так, американский историк Питер Кенез пишет в своей книге «Красная атака, белое сопротивление. 1917-1918»:

Вместо того, чтобы продолжать сражение с контрреволюционерами, что было бы всё ещё опасно, Сорокин вернулся в Екатеринодар, чтобы устраивать парады и демонстрации, выставляя тело Корнилова, которое было сожжено после ненужного спектакля .

Недостаточная освещённость проблемы

Начальник отдела Росархива Н. А. Мышов писал в своей вступительной статье к публикации «Воспоминаний штабс-капитана А. Тюрина о смерти генерала Корнилова», что долгие годы в СССР читатель мог почерпнуть подробности гибели генерала Корнилова, а также судьбы его могилы, лишь из романа «красного графа» А. Н. Толстого . Н. А. Мышов указывает на то обстоятельство, что даже в монографии советского историка Г. З. Иоффе «Белое дело. Генерал Корнилов», выпущенной накануне падения советской власти в России, о гибели полководца упоминается лишь вскользь, однако факт глумления советских войск во главе с их командующим над телом убитого бывшего Верховного главнокомандующего отмечается чётко .

Н. А. Мышов указывает, что даже, несмотря на тот факт, что стали доступны архивные материалы, в которых содержатся сведения, способные пролить новый свет на эту проблему, тем не менее, и для них «характерны отрывочность и фрагментарность описания» . И всё же, как пишет далее Н. А. Мышов, «одним из документов, не только отражающим происходящие события, но и передающих их эмоциональный фон, являются мемуары штабс-капитана А. Тюрина. „Сердце не выдержало…“ (Воспоминания штабс-капитана А. Тюрина о смерти генерала Корнилова) // Отечественные архивы. - 2002. - № 4.» Указанные воспоминания штабс-капитана А. Тюрина были опубликованы в июле 1919 года в малотиражном издании «Последние известия Верховного Главнокомандующего и осведомительного бюро штаба округа», которое предназначалось руководству Приамурского военного округа. Об авторе - А. Тюрине - известно, что до организации Добровольческой армии генералами Алексеевым и Корниловым, он служил при штабе походного атамана Войска Донского под началом атамана А. М. Каледина , позднее - уже при штабах руководителей Добровольческой армии генералов М. В. Алексеева и Л. Г. Корнилова. Штабс-капитан был непосредственным участником военных действий весны 1918 г. на юге России и очевидцем гибели Л. Г. Корнилова, которые и отражены в его воспоминаниях. Н. А Мышов указывает, что неизвестно, каким образом попали эти записи на Дальний Восток, однако их публикация в то время имела большое значение, так как вносила определённую ясность в вопрос об обстоятельствах смерти Корнилова .

См. также

Примечания

  1. Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. Под ред. докторов исторических наук Ю. Г. Фельштинского и Г. И. Чернявского / London, 1992.
  2. Генералъ А. И. Деникинъ ISBN 5-02-008583-9 , стр. 299
  3. А. С. Гаспарян Русские вне России: генерал Корнилов.
  4. ISBN 978-5-9533-1988-1 , стр. 49.
  5. В. Ж. Цветков Лавр Георгиевич Корнилов
  6. Белое движение. Поход от Тихого Дона до Тихого океана. - М.: Вече, 2007. - 378 с. - (За веру и верность). - ISBN 978-5-9533-1988-1 , стр. 50.
  7. Генералъ А. И. Деникинъ Очерки Русской Смуты. Борьба Генерала Корнилова. Август 1917 г.-апрель 1918 г. -Репринтное воспроизведение издания. Париж. 1922. J. Povolozky & C, Editeurs. 13, rue Bonapartie, Paris (VI). - М.: Наука, 1991. - 376 с. - ISBN 5-02-008583-9 , стр. 301

Атака


1-й и 2-й бригадам приказано в 17 часов атаковать противника и занять город. Конной бригаде обойти город с севера и востока.
До атаки было еще около двух часов, воспользовавшись которыми, генерал Марков обошел все роты, стоявшие на передовом фасе. Задача: занять казармы, для атаки которых направлялись 1-я и 2-я роты, и на левом их фланге 5-я.
- Главное - возможно быстрее к валу, - говорит он. 5-й роте он сказал:
- Сейчас будем брать артиллерийские казармы. Вы атакуете их в лоб, без задержек, без перебежек. Берегите патроны. Вашу атаку поддержат Кубанцы.
Атаке будет предшествовать артподготовка взвода 1-й батареи. Условлено о… 7 выстрелах. Роты нацелились.
Генерал Марков возле 5-й роты. Он смотрит на часы, смотрит влево, в сторону 2-й бригады. Наконец, артиллерийский взвод открыл "беглый" огонь.
- Ну, видно, без нас дело не обойдется, - сказал генерал Марков бывшим с ним и, подбежав к 5-й роте, громко прокричал:
- С Богом! Вперед!
- Вперед! Ура! - скомандовал полковник Зотов.
За 5-й ротой поднялись другие. Красные в первый момент даже прекратили ту редкую стрельбу, которую вели, но когда роты пробежали половину расстояния, опомнились и открыли убийственный огонь. В этом огне захлебнулась атака 5-й роты. Она залегла. Но из поселка бежала вперед цепь кубанцев, а впереди нее генерал Марков, размахивая своей папахой. Подбежав к цепи 5 роты, он закричал ей:
- Вперед! Еще немного и казармы наши! Ура!
Минута, другая, и рота на валу, с которого красные толпами бежали к казармам, вливаясь в улицы между зданиями. По ним открыли огонь. У одного из оставленных красными пулеметов оказался неснятым замок, и прапорщик Гольдшмидт стал поливать бегущих пулеметным огнем. Но на третьей очереди - задержка.
Рота, а с ней и другие, завязали схватку с врагом среди зданий, в которых он пытался задержаться. Ручными гранатами, взятыми на валу, прекращали это сопротивление.
5-я рота вышла на окраину казарм, обращенную к городу, до которого оставалось шагов 400. Она увидела два стреляющих орудия красных. Капитан Чупихин, командир взвода роты, с группой, бросился к ним, но, попав под огонь с флангов, отошел. Казармы были взяты, однако противник, находящийся вправо от них, в огородах, с их живыми изгородями, продолжал оказывать упорное сопротивление. Дальнейшее продвижение Офицерского полка было приостановлено еще и в силу того, что наступление слева 2-й бригады задержалось. Посланные туда один за другим два офицера 5-й роты были убиты. Третьему, прапорщику Гольдшмидту, посчастливилось добраться до командира 2-й бригады, генерала Казановича.
"Между тем прибыл ординарец генерала Маркова и доложил, что им только что взяты артиллерийские казармы, и что генерал просит нас продолжать наступление в связи с его бригадой, которая готовится проникнуть в город. Нежинцев послал приказание своей цепи наступать. Цепь поднялась, но сейчас же снова залегла, будучи не в силах подняться из оврага, по дну которого протекал ручей. Тогда Нежинцев сам пошел поднимать цепи и скрылся в овраге". (Из записок генерал Казановича).
Сам же генерал Казанович, взяв свой резервный батальон, перешел в наступление левее большой дороги и вышел почти на линию Офицерского полка. Наступала ночь.
Далее в своих записках генерал Казанович пишет: "Ко мне подошел полковник Кутепов, командовавший левым участком генерала Маркова, состоявшим из перемешавшихся во время атаки людей Офицерского и Кубанского стрелкового полков. Я спросил, где генерал Марков и получил ответ, что он пошел к своему правому флангу, на участок генерала Боровского. Сказав полковнику Кутепову, что я сейчас атакую окраину города и проникну вглубь его по ближайшей улице, я просил атаковать вслед за мной и правее меня; эту просьбу я просил передать генералу Боровскому и их общему начальнику - генерал Маркову. Полковник Кутепов обещал атаковать, как только я ворвусь в город".
Но атака Офицерского полка не состоялась, так как, судя по запискам генерала Казановича - "ему (полковнику Кутепову) не удавалось двинуть вперед смешанных людей разных полков, бывших на его участке", а генерал Марков - "ничего не знал о моем предприятии и услышал о нем впервые, когда по его телефону передавалось мое донесение в штаб армии".
Записки участников боя для этого момента говорят иное: левофланговые роты полка были готовы к продолжению наступления и недоумевали, не получая приказания, и тем более потому, что стрельба со стороны города совершенно прекратилась. А между тем, как раз в это время, генерал Казанович с 260 человек проник в город до Сенной площади, не встретив никакого сопротивления и, отступил назад, так как не мог установить связь с Офицерским полком, продолжавшим стоять на месте. Генералу Казановичу на обратном пути пришлось пробиваться через линию красных, занявших западную окраину города со стороны Черноморского вокзала, куда левофланговым частям 2-й бригады продвинуться не удалось.
Казалось, успешное предприятие группы с генералом Казановичем могло бы иметь большие положительные результаты в атаке города, если бы его поддержал Офицерский полк. Но генерал Марков ничего о нем не знал. Он решил возобновить атаку утром. Сильная стрельба, поднявшаяся, когда из города пробивался отряд генерал Казановича, застал его, уже отдавшим все нужные распоряжения и отдыхавшим.
- Чорт возьми! Отдохнуть не дадут, - проворчал он, выбегая из дома с плеткой, в папахе, без пояса. Но стрельба скоро стихла.
Атака артиллерийских казарм Офицерскому полку стоила огромных потерь - до 200 человек, но настроение в нем оставалось высоким и уверенным в успехе следующей атаки.
30 марта Генерал Марков, узнав о налете генерала Казановича в город, предложил ему повторить атаку общими силами на рассвете. Но генерал Казанович отклонил это предложение: в его бригаде, в обоих полках, осталось едва по 300 штыков. Убиты были командир Корниловского полка, полковник Нежинцев и его заместитель. Полковник Кутепов получил приказание принять Корниловский полк.
К утру, вся западная окраина города уже была занята красными. Они массой засели в огородах. В казармах части Офицерского полка находились в выдвинутом вперед положении и всего лишь шагах в 400 от окраины города. Влево, через дорогу, уступом назад, стояли части Партизанского полка. В полдень их сменила 4-я рота Офицерского полка. Смена происходила под обстрелом. Позиция 4-й роты оказалась имеющей вид прямого угла с фасами на город, то есть на восток и на Черноморский вокзал - на север. Оба ее фаса обстреливались фланговым огнем. Спасали роту глубокие окопчики, вырытые партизанами.
Вся площадь казарм обстреливалась ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем. Мало скрывал от обстрела валик у казарм, отделявший их от города. Красные вели огонь из окон городских зданий. Шагах в 2000 от казарм, среди огородов, стоял взвод красной артиллерии, безнаказанно обстреливающий казармы. Добровольцы экономили снаряды и патроны. Ответная стрельба велась любителями: прапорщик Дитман вытащил матрац и лежа на нем редко и прицельно стрелял. Пули противника рвали матрац, но стрелок не уходил, пока ему не приказал командир роты.
Полк нес потери. Один снаряд попал в пулемет, окоп, и вывел из строя всю его прислугу. Измаилу, кавказцу, осколком снаряда перебило руку. Сестра милосердия, Шурочка, как все ее называли, немедленно произвела операцию: перочинным ножиком она перерезала сухожилия, на которых еще держалась рука и перевязала раненого. Все поражались ее самообладанию и хладнокровию. Все поражались и огромному самообладанию Измаила: "хорош была рука и нет больше рука. Но есть еще одна", - говорил он, утешая себя примером поручика Федорова Павла, без правой руки управлявшегося с карабином при помощи другой руки и зубов.
У красных замечались приготовления к атаке, но всякий раз они погашались пулеметным и ружейным огнем. Но одна атака все же состоялась, и они сбили 5-ю роту. Генерал Марков подбежал к роте и контратакой восстановил положение.
Возникла новая неприятность: красные выдвинули свои части вдоль южного берега р. Кубань так, что теперь могли обстреливать позиции полка не только во фланг, но и в тыл и, главное, единственная дорога в тыл, более или менее скрытая от наблюдения со стороны Екатеринодара, стала находиться под обстрелом.
После полудня генерал Марков был вызван в штаб армии на совещание, на котором обстановка, сложившаяся для армии, представилась следующей: силы противника во много раз превышают силы Добровольческой армии, и непрерывно продолжают увеличиваться. У противника не менее чем в два раза больше орудий и 2 бронепоезда. У него неистощимый запас патронов и снарядов. Потери, понесенные армией, восполнить некем. Мобилизация казаков, давшая несколько сот человек, свелась к нулю: казаки стали оставлять ряды армии. Замечено и явление: утечка добровольцев.
В боевом составе армии осталось: в 1 бригаде около 1200 человек, во 2-й - около 600. Конная бригада, хотя и сохранилась, но она не может оказать существенной помощи: ее обход Екатеринодара никакой видимой помощи армии не дал. Число же раненых в походном лазарете перевалило 1500 человек. Помимо всего - здоровый, находящийся в строю состав армии утомлен физически и морально. И, как бы в подтверждение усталости, генерал Марков невольно заснул, но, разбуженный, извинился перед генералом Корниловым.
- Виноват, Ваше Высокопревосходительство! Двое суток не ложился.
Генерал Корнилов высказал свое мнение и решение:
- Положение, действительно, тяжелое и я не вижу выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?
Все генералы, кроме Алексеева, ответили отрицательно, но и тот предложил отложить штурм на 1 апреля.
- Итак, будем штурмовать на рассвете 1-го апреля, - твердо сказал генерал Корнилов и отпустил генералов.
Вечером этого дня в разговоре с генералом Казановичем, он сказал:
- Конечно, мы можем при этом погибнуть, но лучше, по-моему, погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония.
Генерал Марков вернулся на свой участок внешне в бодром настроении, но полковнику Тимановскому и немногим другим он сказал:
- Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Если не возьмем, а если и возьмем, то погибнем, - но вслед за этим приказал передать в части приказание о подготовке и об обязательном нашитии на головные уборы белых лент.
Для чинов Офицерского полка штурм Екатеринодара представлялся единственным решением.

Атака противника


Наступила ночь, которая скрыла цепи и почти прекратила стрельбу с обеих сторон. На территории казарм бойцы могут чувствовать себя в меньшей опасности, чем днем: могут встречаться, разговаривать. Усилилось движение из казарм в предместье за продуктами питания. Но вместе с тем и обострилось внимание в сторону противника. Два фаса казарм особенно опасны: в сторону города и в сторону огородов.
Третий фас - северный, менее опасен: там огромная голая площадь, находящаяся под обстрелом 4-й роты.
Но вот, на правом фланге полка, в охранении, раздалось несколько тревожных выстрелов. Сообщили - красные наступают и, еще несколько минут, стрельба распространилась влево к казармам и перед ними, принимая все усиливающийся характер. Противник атаковал казармы, и со стороны огородов ворвался в них. Им было захвачено несколько крайних зданий. 1-я, 2-я и 5-я роты отскочили к следующим зданиям и задержали дальнейшее продвижение противника. Бешеная стрельба. Обе стороны засели в зданиях, между которыми "зоны смерти".
Генерал Марков сменяет на правом фланге полка 3-ю роту, перед которой красные не вышли из огородов, резервной 6-й ротой и переводит ее влево к казармам. Проделывается это чуть ли не бегом. Готовится контратака. Наконец...
Контратакующих встречает адский огонь, разрывы ручных гранат. Среди темной ночи - огонь выстрелов. Офицеры залегают. Стреляют по окнам зданий, но на вспышки их выстрелов летят гранаты и пули. Они прижаты к земле. Уже не подняться им. Отползают раненые. Их много. Многие лежат неподвижно. Продолжение атаки уже невозможно. Кое-как по цепи передается: отползать.
Красные не продолжили свою атаку и ограничились занятием части казарм. В Офицерском полку огромные потери, особенно во 2-й роте.
31 марта Рассветало. Ожидаемого возобновления атаки красных не было. Картина ночного боя - ужасна: в "зоне смерти" лежат убитые и десятки раненых. Подобрать их невозможно. Красные стреляют из окон зданий.
К их ружейным выстрелам присоединились орудийные. Снаряды рвутся на территории добровольцев; несутся в тыл. Слышны их разрывы в предместье. Там горят постройки и новые жертвы среди вынесенных и ушедших туда раненых. Летят снаряды и в более глубокий тыл. Но молчит артиллерия добровольцев. И в гуле стрельбы лишь со стороны противника, чувствуют добровольцы "музыку" судьбоносную, роковую. Но воля их еще не сломлена, несмотря на ничтожную их численность. "Будь в армии хотя бы 10 000 человек, давно бы взяли город", - говорили они. Не в первый раз в их разговорах упоминалась цифра 10 000!

Около 8 часов генерал Марков был вызван к телефону. Разговор у него был коротким и, отойдя от телефона, он крикнул: "Коня!" Мгновенно вскочив на него, он поскакал в Штаб генерала Корнилова, сказав несколько слов полковнику Тимановскому. На лице у него можно было прочесть лишь какую-то срочную и серьезную озабоченность. Полковник Тимановский сохранял свое обычное спокойствие, но никому не сказал ни слова из того, что передал ему генерал Марков.

Смерть генерала Корнилова


Восьмой час утра. Генерал Корнилов, несмотря на обстрел фермы артиллерийскими снарядами, несмотря на уговоры уйти с фермы, не хотел ее оставить. Снаряды рвались вокруг. Вот глухой разрыв. Ферма в дыму, в пыли...
Генерал Корнилов убит.
Короткий разговор у начальника штаба, генерала Романовского, с генералом Деникиным, который во все дни боев у Екатеринодара, находился при штабе.
- Вы принимаете командование армией?
- Да! - без колебания ответил генерал Деникин.
Немедленно генералу Алексееву в станицу Елизаветинскую было послано донесение:
"Доношу, что в 7 час. 20 м. в помещении штаба снарядом был смертельно ранен генерал Корнилов, скончавшийся через 10 минут. Я вступил во временное командование войсками Добровольческой армии".
31 марта 7 час. 40 мин. N 75/т. Генерал-лейтенант Деникин".
Приехавший генерал Алексеев обратился к генералу Деникину:
- Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помоги вам Бог!
Сейчас же был написан приказ по армии:

Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 час. 30 мин. 31 сего марта, убит генерал Корнилов.
Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести ее позора.
Все дела покойного свидетельствуют, с какой непоколебимой настойчивостью, энергией и верой в успех дела отдался он на служение Родине.
Бегство из неприятельского плена, августовское выступление, Быхов и выход из него, вступление в ряды Добровольческой армии и славное командование ею - известно всем нам.
Велика потеря наша, но пусть не смутятся тревогой наши сердца, и пусть не ослабеет воля к дальнейшей борьбе. Каждому продолжать исполнение своего долга, памятуя, что все мы несем свою лепту на алтарь Отечества.
Вечная память Лавру Георгиевичу КОРНИЛОВУ - нашему незабвенному Вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его!

В командование армией вступить генералу ДЕНИКИНУ.
Генерал от инфантерии Алексеев".
Смерть Вождя решено было временно скрыть от армии.
Генерал Марков недолго задержался в штабе и скакал обратно к Екатеринодару. У дороги на берегу Кубани стоял взвод Инженерной роты, который видел обстрел фермы. Командир взвода, увидев генерала Маркова, пошел к нему навстречу, держа руку под козырек. Генерал Марков попридержал коня.
- Ваше Превосходительство! Генерал Корнилов убит?
- Убит! Но об этом никому ни слова, - ответил генерал Марков и пришпорил коня.
Прибыв в свой штаб, генерал Марков сообщил о смерти Вождя генералу Боровскому, полковнику Тимановскому и другим, кому находил нужным, но не для передачи этого известия в части. Туда посылались нужные распоряжения, которые до чинов доходили в форме: "генерал Марков приказал..." Это действовало успокаивающе.
Но томительно протекали часы. Мучили тревожные предчувствия. Однако, перекидываясь своими мыслями, офицеры говорили лишь о предстоящей новой атаке города. Ничего иного они не могли допустить. Да и повторное приказание - нацепить на головные уборы белые ленты, подтверждало их мысль. Ее не нарушала даже возможность атаки противника, встретить которую они готовы. Наступала ночь.
А между тем, старшими начальниками получен приказ из штаба армии: осада города снимается, армия отходит, но предварительно, с наступлением полной темноты Офицерский полк должен провести демонстрацию атаки. Наступила ночь.
Стрельба красных постепенно стихала. И вот в полной темноте и тишине, вдруг в центре Офицерского полка, в расположении казарм, раздались пулеметные очереди и ружейная стрельба, и понеслось громкое "ура". Красные по всему фронту открыли в ответ бешеную стрельбу, которая заглушала огонь полка. Уже последний прекратил и стрельбу, и "ура", но красные не скоро успокоились. А в это время части полка постепенно снимались с передовых участков и уходили в тыл к заводам.
У кожевенного завода под прикрытием арьергарда построился весь полк. По предместью продолжали рваться снаряды, разрушавшие и поджигавшие дома. Полк тронулся по дороге к ферме - штабу армии. Было около 20 часов.
Не доходя до фермы, полк занял фронт лицом на Екатеринодар, седлая обе дороги - большую и идущую вдоль берега реки Кубани.
В таком положении полк стоял долго. В цепях негромкие разговоры. Тема: смерть генерала Корнилова. О ней многие узнали только теперь. Новость неожиданная, заслонившая все остальное. Ведь с личностью генерала Корнилова связывались все надежды на освобождение Родины. Вспомнили тут и событие, имеющее всего лишь годичную давность: отречение Императора; и тогда говорили: теперь все погибло! И действительно: Россия погибла. И вот теперь новый удар.
- Куда мы теперь пойдем?
- Куда?! - громко произнес кто-то. - Да куда глаза глядят! - но тотчас же поправился: - Начальство знает куда!
В темноте вдоль цепи проходят начальники. Неожиданно для разговаривающих на эту тему, около них генерал Марков.
- Да, генерал Корнилов убит! Мы почти окружены. Дальнейшее все будет зависеть от нас. Этой ночью мы должны оторваться от противника. Отход без привалов. В полном порядке, - четко и твердо сказал генерал Марков и пошел дальше.
Какое-то новое направление сознанию и мыслям дал офицерам генерал Марков сказанными им фразами. Значит - не все погибло, если будем в полном порядке. Воля генерала Маркова стала снова ясно ощущаться всеми, и все увидели выход из положения в подчинении этой поле.
Сразу же возник новый вопрос: кто же теперь поведет армию? И называли два имени: генерал Деникин и генерал Марков. За полтора месяца похода Офицерский полк не видел генерала Деникина:
- Он был в обозе. Его не знают; и как можно ему довериться? Генерал Марков! Вот единственный Генерал, завоевавший к себе полное доверие, абсолютную преданность, любовь, исключительный авторитет. Только он должен стать во главе армии! Он ковал славу Офицерскому полку, он вел к победам; его знает и ему доверяет вся армия!
- Но, ведь, генерал Корнилов еще в Ольгинской оставил своим заместителем генерала Деникина? - были возражения, хотя и не твердые.
На это нашли контрвозражения:
- Марков был правой рукой Корнилова, его шпагой, мечом... Марков водил части в бой; ему негласно подчинялись все.
Вопрос о заместителе генерал Корнилова казался офицерам не разрешенным, хотя все останавливались на генерале Маркове.
Время шло и тянулось томительно и тревожно долго. Но время от времени внимание всех привлекали отдаваемые распоряжения.
Наконец - тихая команда: "Строиться!"
К одной из колонн полка подъехал генерал Марков и, как бы отвечая на волнующий всех вопрос, сказал:
- Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше, чем самому себе.
И этого было достаточно, чтобы все успокоились новым назначением.

СМЕРТЬ КОРНИЛОВА

30 марта 1918 года выдалось относительно спокойным. Красные продолжали поливать добровольческие позиции оружейным и артиллерийским огнем, но активных действий не предпринимали. Добровольцы вяло отстреливались, экономя боеприпасы. По контрасту с непрерывными боями предыдущих дней могло показаться, что не происходит вообще ничего. Однако подспудно, незаметно для наблюдателей, назревало нечто очень важное.

Утром в штаб армии привезли с передовой тело Неженцева. Хоронить его не стали, предполагая устроить торжественное погребение в Екатеринодаре, и по приказу Корнилова поместили в сарае рядом со зданием фермы. В течение дня командующий несколько раз заходил туда и подолгу оставался там один. Неженцев не был другом Корнилова, как, за неимением других слов, об этом пишут мемуаристы. У Корнилова вообще не было друзей. Неженцев был для него больше чем другом, он был живым талисманом, символом удачи. Гибель Неженцева очень повлияла на Корнилова. В тот день, беседуя с самыми разными людьми, он часто не к месту говорил: «Неженцев убит… Какая потеря…» {624}

Вечером, впервые после Ольгинской, Корнилов собрал военный совет. На нем, помимо командующего, присутствовали генералы М.В. Алексеев, А.И. Деникин, И.П. Романовский, С.Л. Марков, А.П. Богаевский и кубанский атаман А.П. Филимонов. Комната, которую занимал Корнилов в здании фермы, площадью была не больше двух квадратных саженей (примерно девять квадратных метров). Здесь стояли узкая кровать, стол, заваленный бумагами и картами, и единственный стул. Собравшимся не хватило места: пришлось натащить соломы и расположиться прямо на полу. Помещение слабо освещалось двумя-тремя восковыми свечами. Окно, выходившее на позиции красных, было для маскировки завешено какой-то циновкой.

Настроение собравшихся было подавленным. Все были усталые и измотанные. Генерал Марков просто заснул, сидя в углу на соломе. В докладах начальника штаба армии и командиров бригад прозвучали пугающие факты. В боях за Екатеринодар армия потеряла почти половину своего состава. В Партизанском полку осталось триста штыков. Еще больше пострадал Корниловский полк. Здесь в строю оставалось меньше ста человек, были убиты командир полка Неженцев и его заместитель полковник Индейкин. В несколько лучшем положении находился Офицерский полк, поскольку он участвовал в боях лишь в течение последних суток.

Резервов больше не оставалось. Мобилизованные в окрестных станицах казаки уходили прямо с позиций. Тревожным признаком было то, что мемуаристы деликатно называют «утечкой добровольцев», то есть дезертирство из офицерских частей {625} . Боеприпасы полностью закончились.

Деникин вспоминал: «Корнилов за ночь как-то осунулся, на лбу легла глубокая складка, придававшая лицу суровое страдальческое выражение. Глухим голосом, но резко и отчетливо он сказал: “Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?”» {626} Все присутствовавшие, за исключением Алексеева, высказались против продолжения штурма. Алексеев же предложил дать войскам день на передышку.

Деникин позднее писал: «На мой взгляд, такое половинчатое решение, в сущности лишь прикрытое колебание, не сулило существенных выгод: сомнительный отдых в боевых цепях, трата последних патронов и возможность контратаки противника. Отдаляя решительный час, оно сглаживало лишь психологическую остроту данного момента» {627} . Корнилов должен был все это понимать. К тому же исходило это предложение от Алексеева, и можно представить, что в другое время Корнилов не упустил бы возможности выговорить все, что он думает. Тем удивительнее, что сейчас он сразу согласился.

Расходились участники совещания мрачными. Марков, вернувшись в свой штаб, сказал: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если возьмем, то погибнем» {628} . Удивительнее всего, что это тот самый Марков, который еще утром с азартом предлагал генералу Казановичу повторить попытку прорваться в город. Напомним, что еще двумя днями ранее все, от обитателей обозного «табора» в Елизаветинской до чинов штаба армии, были убеждены в том, что взятие Екатеринодара вопрос решенный. За эти два дня безудержный оптимизм перерос в такое же безудержное отчаяние.

Объяснение этому нужно искать в том уникальном эмоциональном единстве, которое дотоле позволяло Добровольческой армии побеждать многократно превосходящего противника. Человек, долгое время находящийся на пределе возможностей, неизбежно обречен на депрессию. Коллективное «я» добровольцев было подчинено тем же законам. Добровольцы не знали страха до тех пор, пока сохраняли веру. Веру в правоту своего дела и прежде всего веру в Корнилова. Если бы веру в успех потерял сам Корнилов, то армию уже ничто бы не спасло.

С Корниловым же явно что-то происходило. Об этом свидетельствовал уже сам факт созыва военного совета. Когда тремя днями ранее командующий подписывал приказ о штурме Екатеринодара, ему не понадобилось созывать для этого высший генералитет. Корнилов приказал и все не раздумывая подчинились. Теперь же в разговоре с генералом Казановичем он почти оправдывался: «Конечно, мы все можем при этом погибнуть, но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония» {629} .

В этот день Корнилов вообще много говорил о смерти. После того как члены военного совета разошлись, выслушав решение о новом штурме, Деникин спросил Корнилова:

Лавр Георгиевич! Почему вы так непреклонны в этом вопросе?

Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.

Деникина эта реплика сильно взволновала:

Ваше высокопревосходительство! Если генерал Корни лов покончит с собой, то никто не выведет армии - она вся погибнет {630} .

Деникин воспринял этот разговор вполне серьезно. Он сообщил о нем Романовскому, и они договорились о том, что кто-то из них обязательно должен быть всегда рядом с Корниловым. Впрочем, нам кажется, что все рассуждения о «пуле в лоб» были скорее свидетельством мрачного настроения командующего, нежели действительного намерения покончить жизнь самоубийством. Но Корнилов потерял уверенность, а это было ничуть не лучше.

Все его поведение в этот вечер было каким-то странным, во всяком случае, не похожим на обычное. Поздним вечером, уже после военного совета, Корнилов встретил генерала Казановича и пригласил его к себе на ужин. Третьим в компании был генерал Романовский. Деникин наверняка к этому времени уже успел поставить его в известность о состоявшейся беседе. В этой связи присутствие Романовского на ужине выглядит не случайным.

За едой (холодная курица и яйца) Корнилов расспрашивал Казановича о подробностях ночного боя. Позднее Казанович писал: «После ужина мы остались вдвоем; Корнилов вспоминал наше первое знакомство в Кашгаре, когда мы оба были молодыми офицерами и нам, конечно, не снилось, где нас вновь сведет судьба. Несколько раз он вспоминал и жалел Неженцева, который, несмотря на разницу лет и положение, был его близким другом. Я почувствовал глубокую жалость к герою - я понял, до чего он одинок на свете…» {631} Неожиданно Корнилов предложил:

Оставайтесь у меня ночевать. Вам сюда принесут сена. Казанович счел это неудобным и отговорился необходимостью идти на перевязку. Однако уже само предложение было удивительным. Прежде Корнилов всегда предпочитал уединение (вспомним его отдельную камеру в быховской тюрьме). Похоже, сейчас ему просто не хотелось оставаться одному.

Мы не знаем, спал ли Корнилов в ту ночь. Лег он около двух часов, а в пять был уже на ногах. То утро врезалось в память многих очевидцев, и мы можем восстановить происходившее в мельчайших деталях. «В сизой дымке тонул Екатеринодар. Вдали за серебристой Кубанью виднелись силуэты города. Ближе к реке - перелески с распускающейся зеленью и залитые весенней водой плавни, а прямо на юг от фермы (в которой помещался штаб), через реку, в грустной дремоте раскинулся разоренный большевиками аул Бжегокай» {632} . Полевая кухня затопила печь, и дым от нее стал подниматься над рощей. Кто-то спохватился и приказал кухне немедленно покинуть территорию фермы. Но было поздно - красная артиллерия, пользуясь появившимся ориентиром, возобновила затихший было ночью обстрел {633} .

Еще до завтрака Корнилов вышел из дома. В коридоре он встретил Деникина. Они перебросились несколькими ничего не значащими фразами и разошлись. Деникин пошел к реке и сел на склоне, где под защитой высокого берега уже грелись на утреннем солнце несколько офицеров. Корнилов же, в сопровождении своего адъютанта поручика Хаджиева, направился в сарай, где лежало тело Неженцева. Пробыл он там примерно 15 минут и вернулся на ферму. У тропинки два казака, сидя на траве, чистили пулемет. Вдруг совсем рядом прогремел взрыв. Один из казаков был убит на месте, у второго осколками перебило ноги. Корнилов приказал отнести раненого в лазарет на ферму.

На ферме Корнилова увидел ночевавший в лазарете Казанович. Он спросил, не будет ли каких-либо приказаний по полку, и получил ответ:

Пока никаких - отдыхайте! {634}

Около половины седьмого утра к Корнилову зашел генерал Богаевский. Он, по-видимому, был последним, с кем Корнилов виделся и разговаривал, и потому его рассказ представляет для нас особый интерес. «Лавр Георгиевич сидел на скамье лицом к закрытому циновкой окну, выходившему на сторону противника. Перед ним стоял простой деревянный стол, на котором лежала развернутая карта окрестностей Екатеринодара и стоял стакан чая. Корнилов был задумчив и сумрачен. Видно было, что он плохо спал эту ночь, да это и понятно. Смерть Неженцева и тяжелые известия с фронта, видимо, не давали ему покоя.

Он предложил мне сесть рядом с собой и рассказать то, что я видел. Невесел был мой доклад. Упорство противника, видимо, получившего значительные подкрепления, большие потери у нас, смерть командира Корниловского полка, недостаток патронов, истощение резервов… Мой рассказ продолжался около получаса. Корнилов молча выслушал меня, задал несколько вопросов и, отпустив меня, мрачно углубился в изучение карт. Его последние слова, сказанные как бы про себя, были: “А все-таки атаковать Екатеринодар необходимо: другого выхода нет…”» {635}

Попытаемся восстановить общую мизансцену того, что происходило на ферме в следующие минуты. Итак, карманные часы «Павел Буре», лежавшие на столе перед Корниловым, показывают начало восьмого утра. В лазарете - фельдшер и раненый казак. Крики его страшно нервировали Корнилова, и он неоднократно посылал справляться, не пришел ли доктор. В соседней комнате Казанович (видимо, менее восприимчивый) пьет чай со свободными от дежурства медицинскими сестрами. В комнате с телефоном - генерал Трухачев пытается связаться с Офицерским полком. «В комнате, где находился генерал Романовский с чинами штаба, тесно, но радостно: после двух дней впервые удалось разогреть самовар и офицеры штаба собирались пить чай» {636} . В коридоре, почти у выхода, с кем-то разговаривает генерал Богаевский. В другом конце коридора Хаджиев нес Корнилову завтрак - чай и кусок белого хлеба. Корнилов находился в своей комнате один. Придя с улицы, он не разделся и по-прежнему был в полушубке, слишком теплом для весенней поры. Поверх карт на столе перед ним лежало донесение генерала Эрдели.

Предоставим далее слово очевидцу: «Пристрелявшись к дому шрапнелью, большевики стали закидывать его гранатами. Вскоре одна упала непосредственно перед домом, под окнами телефонной комнаты. Звенят разбитые стекла, падает штукатурка, порваны провода. Мы с удивлением переглянулись, не ожидая такой меткости от красных артиллеристов. Через секунду к нам зашел генерал Трухачев, стряхивая с себя куски извести. Начали разливать чай… Вдруг наш маленький домик весь наполнился грохотом. Задрожали стены, зазвенели остатки стекол. Ясно, что снаряд попал в дом, но в какую комнату?» {637}

Первым в комнате Корнилова оказался Хаджиев. Подоспевший через минуту Богаевский увидел следующую картину: «Корнилов лежал на полу с закрытыми глазами, весь покрытый белой пылью. Его голову поддерживал адъютант корнет Бек-Хаджиев; по левому виску текла струйка крови; правая нога была вся в крови; шаровары были разорваны. Корнилов тихо стонал.

В комнате все было перевернуто вверх дном. В наружной стене, немного выше пола, как раз против того места, где сидел командующий армией, видно было отверстие, пробитое снарядом, который, видимо, разорвался, ударившись в стенку за спиной Корнилова» {638} .

Пыль, стоявшая в воздухе, не позволяла внимательно осмотреть раненого. Врач ограничился тем, что перевязал ногу Корнилова выше колена резиновым жгутом для того, чтобы остановить кровь. Хаджиев вместе с офицером-текинцем Силябом Сердаровым, морским офицером Ратмановым и еще одним офицером из команды связи вынесли Корнилова из дома наружу. Вокруг собралось много людей: Деникин, Романовский - все, кто был на ферме. Хаджиев вспоминал: «Голова Верховного была в моих руках. Он, открывая глаза и закрывая их, начал хрипеть. Мы его положили на землю близ берега реки Кубани. Все лицо было покрыто пылью и известью, из рукава левой руки сочилась кровь. Вся одежда была покрыта пылью и известью как у меня, так и у него. Раньше чем доктор-марковец подошел, он на мгновение открыл глаза, обвел нас взглядом и тотчас же захрипел и закрыл глаза навсегда. Доктор только ответил Деникину, спросившему: “Доктор, есть ли надежда?” - мотанием головы: дескать, нет!» {639} Дальше продолжает Богаевский: «Кто-то сложил ему руки на груди крестом. Совершенно случайно я опустил руку в карман пальто и нашел там маленький крестик, машинально сделанный мною из восковой свечи во время последнего военного совета. Я вложил этот крестик в уже похолодевшие руки своего вождя» {640} .

Любопытные подробности, связанные с гибелью Корнилова, приводит в своих воспоминаниях участник обороны Екатеринодара Ф.Ф. Крутоголов. По его словам, накануне вечером в штаб красных поступила информация от разведчика В. Иванушкина, проникшего в расположение добровольцев под видом казачьего офицера. Он сообщил, что на следующее утро в помещении фермы должно собраться все добровольческое руководство. Ночью вручную две пушки были выкачены на передний край боевых позиций и замаскированы. Огонь одной из них и поразил намеченную цель {641} . По данным другого источника, тоже исходящего со стороны красных, обстрел фермы был произведен целенаправленно после того, как о месте пребывания Корнилова стало известно от перебежчика {642} .

Все это вполне могло быть: и перебежчиков, из числа только что мобилизованных казаков, хватало, и красный лазутчик без труда мог проникнуть в ряды добровольцев, поскольку своего от чужого отличить было почти невозможно. Место же расположения штаба ни для кого в армии не было секретом. Но, в конце концов, это не столь важно. Главное было в другом. В последние дни штурма Екатеринодара Добровольческая армия держалась только благодаря своеобразному гипнозу личности Корнилова. Смерть его грозила подорвать боевой дух добровольцев и привести армию к гибели.

Первоначально добровольческое командование попыталось скрыть происшедшее, но слух об этом быстро просочился, вызвав настоящую панику. Настроение тех часов может проиллюстрировать выдержка из дневника офицера-корниловца: «Разнеслась ужасная весть, что Корнилов убит. Сначала никто не хотел этому верить. Но потом, когда пришло подтверждение, все впали в отчаяние. Если нет с нами Корнилова, то это значит конец, конец всем нам, конец всех наших надежд» {643} . Чувство обреченности и страх, накапливавшиеся с самого начала похода, теперь были готовы вырваться наружу.

Необходимо было немедленно обеспечить преемственность командования. Сделать же это было очень непросто. Нормальная армия в идеале должна представлять собой отлаженный механизм, действующий независимо от того, кто нажимает на рычаги. Но Добровольческая армия создавалась вокруг конкретной личности вождя. Формально заместителем командующего числился генерал Деникин. Однако этот пост был чистой воды синекурой. Свое назначение Деникин получил исключительно потому, что был старшим по прежде занимаемой должности из всех наличных генералов (не считая, разумеется, Алексеева). Сам Корнилов, по словам его адъютанта Хаджиева, относился к Деникину «терпимо», но не более того {644} .

Большую часть похода Деникин провел в обозе, и в армии его мало знали. Среди офицеров, особенно офицеров 1-й бригады (напомним, что она понесла относительно небольшие потери и потому была наиболее боеспособной), настойчиво называлась другая кандидатура - генерал Марков {645} . Это очень показательно. В старой армии сама мысль о выборности командования была абсолютно невозможной. Но Добровольческая армия и не была слепком с армии царской России. Хотя генетически она была связана с прошлым куда теснее, чем создававшаяся в это же время Красная армия, но и как и та несла в себе черты революционной эпохи.

В этой ситуации Деникин счел необходимым заручиться поддержкой Алексеева. Сообщая ему о смерти Корнилова (Алексеев ночевал в Елизаветинской), Деникин сознательно придал этой записке форму рапорта:

Доношу, что в 7 часов 20 минут в помещении штаба снарядом был смертельно ранен генерал Корнилов, скончавшийся через 10 минут. Я вступил во временное командование войсками Добровольческой армии.

Генерал-лейтенант Деникин {646} .

Было решено, что назначение Деникина на должность командующего будет оформлено приказом Алексеева. Правда, встал вопрос, как тому подписываться, ведь Алексеев формально не занимал в армии никаких постов. Решил проблему Романовский:

Пишите «генерал от инфантерии»… и больше ничего. Армия знает, кто такой генерал Алексеев {647} .

Этот приказ стал своеобразной эпитафией Корнилову:

Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 ч. 30 м. 31 сего марта убит генерал Корнилов.

Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести ее позора.

Все дела покойного свидетельствуют, с какой непоколебимой настойчивостью, энергией и верой в успех дела отдался он служению Родине.

Бегство из неприятельского плена, августовское выступление, Быхов и выход из него, вступление в ряды Добровольческой армии и славное командование ею известны всем нам.

Велика потеря наша, но пусть не смутятся тревогой наши сердца и пусть не ослабнет воля к дальнейшей борьбе. Каждому продолжать исполнение своего долга, памятуя, что все мы несем свою лепту на алтарь Отечества.

Вечная память Лавру Георгиевичу Корнилову - нашему незабвенному вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его!

В командование армией вступить генералу Деникину {648} .

Новый командующий немедленно собрал генералов на военный совет. Расположились в роще, под прикрытием деревьев, прямо на бурках, брошенных на землю. Никто не хотел в этом признаваться, но все чувствовали некоторое облегчение. Теперь, когда Корнилова не стало, можно было вслух говорить о том, что про себя думал каждый. Точнее всего эту мысль высказал Алексеев: «Если бы Екатеринодар был бы взят, удержать его с 300 пехотинцами и 1000 истомленной конницы не удалось бы. Правда, благодаря успеху к нам подходили бы казаки, но ведь это было бы не войско, это было бы ополчение ниже критики» {649} . Единодушно было решено начать отступление.

Днем в Елизаветинскую привезли тела Корнилова и Неженцева. На церковной площади в одном из домиков в маленькой комнатке было положено тело покойного. Окна были закрыты. Было полутемно. Вокруг гроба были свечи и цветы. В ногах читали псалтырь. «Корнилов лежал на столе, головой к висевшей иконе. На лице его было видно несколько ссадин и царапин. Выражение лица его было спокойно, он точно отдыхал крепким сном после тяжелой бесконечной работы. Оно не было подвергнуто мучениям перед смертью, только глубокая морщина на лбу показывала то, что он думал “крепкую думу”, так с этой думой и ушел от жизни» {650} .

Вечером в станичной церкви состоялось отпевание. Н.Н. Львов вспоминал: «Раздались звуки военных труб, торжественные звуки похоронного марша. Медный трубный гул сливался с колокольным звоном в тихом вечернем воздухе. Он возвещал в глухой казачьей станице о том героическом и роковом, что совершилось в это утро на берегу Кубани.

Я видел генерала Корнилова в гробу, в серой тужурке, с генеральскими золотыми погонами. Первые весенние цветы были рассыпаны на черном покрывале и внутри гроба. Огоньки восковых свечей тускло освещали лицо мертвенно спокойное. Я глядел на черты лица типично киргизского, всегда полного жизненной энергии и напряжения и не узнавал его в мертвенном облике, неподвижно лежавшем в гробу. Точно это не был генерал Корнилов.

Отошла служба, офицеры вынесли гроб, а все казалось, что Корнилов не здесь, в этом гробу, а там, под Екатеринодаром, откуда доносился рев орудийных выстрелов все еще не затихавшего боя» {651} .

Участники панихиды не стали задерживаться долго. Нужно было побыстрее закончить сборы. Ночью армия снова уходила в никуда.

Из книги Ледяной поход (Воспоминания 1918 года) автора Богаевский Африкан Петрович

Глава XII. Смерть Корнилова Вечером 30 марта в домике фермы состоялся военный совет - последний в жизни Корнилова. Собрались в его комнате кроме его самого еще генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, кубанский атаман полковник Филимонов и я. Места на кровати и

Из книги Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате автора Гройсман Яков Иосифович

Галина Корнилова БУЛАТ Лет десять назад вдруг выяснилось, что мы с ним учились в одной школе. Она и сейчас еще стоит там же, в Дурновском переулке близ Арбата. Однако теперь уже переулок успел превратиться в Композиторскую улицу. Должно быть, по этой причине наша бывшая

Из книги На внутреннем фронте автора Краснов Петр Николаевич

Из книги Керенский автора Федюк Владимир Павлович

ВОЗВЫШЕНИЕ КОРНИЛОВА Фронт рушился, как карточный домик. Отступавшая русская армия превратилась в толпу погромщиков и мародеров. На своем пути она творила кровавые бесчинства. В воспоминаниях генерала П. Н. Врангеля мы находим страшную картину этих дней: "Город горел в

Из книги Петр Смородин автора Архангельский Владимир Васильевич

АРЕСТ КОРНИЛОВА Панические настроения, характеризовавшие обстановку в Зимнем дворце в понедельник 28 августа, постепенно сменились новыми надеждами. Уже к вечеру вторника стало ясно, что угроза миновала. Победители жестоко мстили за свой недавний страх. По всей стране

Из книги Адмирал Корнилов автора Кузьмина Светлана Борисовна

РАЗГРОМ КОРНИЛОВА Начались будни нового союза. Но, по сути дела, лишь дважды успели собраться всем комитетом, даже с кругом актива. Евгения Герр хорошо запомнила первое заседание. Чаевничали в «Ленинской беседке» Станислава Косиора, прикидывали так и этак, где достать

Из книги Лавр Корнилов автора Федюк Владимир Павлович

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И СЛУЖБЫ ВИЦЕ-АДМИРАЛА В.А.КОРНИЛОВА 1806 - в семье сенатора Алексея Михайловича Корнилова родился младший сын Владимир.1818 - Владимир впервые напишет прошение на имя императора о зачислении его в Морской кадетский корпус. Тогда оно не было

Из книги Воспоминания (1915–1917). Том 3 автора Джунковский Владимир Фёдорович

СМЕРТЬ КОРНИЛОВА 30 марта 1918 года выдалось относительно спокойным. Красные продолжали поливать добровольческие позиции оружейным и артиллерийским огнем, но активных действий не предпринимали. Добровольцы вяло отстреливались, экономя боеприпасы. По контрасту с

Из книги «Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов автора Берггольц Ольга Федоровна

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Л.Г. КОРНИЛОВА 1870, 18 августа - рождение Лавра Георгиевича Корнилова в городе Усть- Каменогорске.1879 - поступление в Каркаралинскую приходскую школу.1883-1889 - учеба в Сибирском кадетском корпусе (Омск).1889-1892 - учеба в Михайловском

Из книги автора

Приказ Корнилова о братании В этот же день получен был следующий приказ Корнилова, помещенный мною в приказе по дивизии: «25 августа 1917 г. Приказ № 15-й Сибирской стрелковой дивизии На некоторых участках фронтов противник до сих пор еще делает попытки брататься

Из книги автора

Выступление Корнилова В конце августа произошли крупные события, известия о которых докатились до фронта уже спустя несколько дней. В то время Верховным главнокомандующим был генерал Корнилов, человек безусловно честный, железной воли, но это был человек

Из книги автора

Н. А. Прозорова Новонайденные тексты Бориса Корнилова из архива Г. М. Козинцева Творческое наследие поэтов и писателей, погибших во время сталинских репрессий, как правило, не сохранилось в виде личных архивов. Безвозвратно утрачен и архив Бориса Петровича

Из книги автора

«Моя девчонка верная…»: Письмо Б. Корнилова к Т. Степениной

Из книги автора

Письмо Бориса Корнилова к Ольге Берггольц Семенов, 1933 год, лето ЛяляПолучили твое письмо, адресованное папе. Папа счел нужным (и надеемся, оказался правым) познакомить с его содержанием нас. Печальное письмо, Ляля. Жалко Майю. И очень нехорошо ты написала, что,

Из книги автора

Н. Лесючевский. О стихах Б. Корнилова (литературоведческая экспертиза) Ознакомившись с данными мне для анализа стихами Б. Корнилова, могу сказать о них следующее.В этих стихах много враждебных нам, издевательских над советской жизнью, клеветнических и

Из книги автора

Повторная литературоведческая экспертиза стихов Бориса Корнилова. 1956 год В ПРОКУРАТУРУ ЛЕНИНГРАДСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГАПо вашему поручению мы познакомились заново с книгами поэта Бориса Корнилова и с отдельными публикациями его произведений в журналах «Звезда»,

Ранним утром 31 марта 1918 года Добровольческая армия генерала Корнилова вела тяжелые бои в предместьях Екатеринодара. Взятие этого южного города должно было стать ключевым моментом в борьбе с охватившей всю Россию революцией.
НАКАНУНЕ “добровольцы” в течение всего дня атаковали позиции красногвардейцев, при этом погибли одни из лучших офицеров Белой армии - полковник Нежинцев, командир корниловского полка, и капитан Курочкин, возглавлявший партизанский полк.
Лавр Георгиевич Корнилов тяжело переживал гибель своих соратников. С того момента, когда он попрощался с телом Нежинцева, никто из окружающих больше не видел улыбки на его лице.
Ночью состоялся военный совет. В тесной комнатке собрались люди, которым предстояло в течение нескольких лет вести тяжелейшую борьбу с большевиками - генералы Алексеев, Романовский, Марков, Богаевский, Деникин. Они должны были решить, продолжать ли штурм Екатеринодара или снова уйти в степи, отбиваясь от наседающих красногвардейских отрядов. Положение было крайне тяжелым: Добровольческая армия уже потеряла свыше тысячи человек убитыми и ранеными, люди вымотаны физически и морально, боеприпасы на исходе. Казачьи отряды, на которые возлагали такие надежды, тают на глазах - недовольные тяжелыми боями казаки просто расходятся по домам.
Корнилов обвел усталым взглядом своих соратников и глухим голосом сказал:
- Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил на рассвете атаковать по всему фронту.
Все присутствующие прекрасно понимали, что “добровольцы” воюют на пределе человеческих сил - шел четвертый день тяжелейшего сражения. Корнилов и сам это ясно понимал, поскольку сказал:
- Конечно, мы все можем при этом погибнуть. Но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония.
Генерал Алексеев предложил отложить штурм города хотя бы на сутки, чтобы дать передышку измученным бойцам. Корнилов вынужден был согласиться.
Но судьба распорядилась иначе. В половине восьмого утра красная батарея, уже давно обстреливавшая одинокую ферму, где находился штаб командующего, наконец взяла цель в вилку: граната пробила крышу дома и взорвалась под столом, за которым сидел Корнилов. Через несколько минут генерала не стало…

ЛАВР Георгиевич Корнилов появился на свет 18 августа 1870 года в семье отставного хорунжего Сибирского казачьего войска в станице Каракалинской. Семья была большая и небогатая, поэтому помогать родителям вести крестьянское хозяйство мальчику пришлось уже с ранних лет. И с детства же проявился у Лавра стойкий интерес к учению - сначала он ходил в местную приходскую школу, а затем отец с большим трудом определил его в Омский кадетский корпус.
Казачонок быстро понял: если он хочет чего-то добиться в жизни, то рассчитывать ему придется только на себя, а раз так, то нужно во всем быть лучшим. Кадетский корпус он закончил с наивысшим баллом и в 1889 году был зачислен юнкером в Михайловское артиллерийское училище. Три года спустя, получив чин подпоручика, Лавр Корнилов был направлен для прохождения службы в Туркестанскую артиллерийскую бригаду.
Тяжелая служба в дальнем гарнизоне ломала судьбы и души многих молодых офицеров. Но Корнилов никогда не был малодушным человеком: отслужив положенный ценз и получив звание поручика, он выдержал труднейшие вступительные экзамены и стал слушателем Академии Генерального штаба, где сразу же выделился блестящими успехами по всем учебным дисциплинам.
Феноменальная работоспособность, страсть к учебе и интерес к науке отличали Корнилова всю жизнь - достаточно сказать, что к тридцати годам он самостоятельно выучил английский, немецкий, французский, татарский и персидский языки.
По итогам выпускных экзаменов в академии Лавр Георгиевич снова оказался в числе первых, получив малую серебряную медаль и чин капитана досрочно. Его фамилия была выбита на почетной мраморной доске академии.
Как один из лучших выпускников, молодой капитан имел право выбора дальнейшего места службы. Блестящие военные карьеры во все времена делались в столицах, но Корнилов поразил всех, выбрав… Туркестан, причем самый отдаленный район - границу с Афганистаном.
Здесь судьба связала офицера с военной разведкой. За пять лет он успел совершить командировки в Персию, Афганистан, Индию и Китай. Семь месяцев с семью казаками он скитался по безводным пустыням Восточной Персии, менял обличья, переодеваясь то купцом, то дервишем. Составленные Лавром Георгиевичем по материалам этих поездок военно-научные обзоры вызвали зависть и уважение даже у хваленой британской разведки. Позднее штабом Туркестанского военного округа были изданы работы Корнилова "Кашгария, или Восточный Туркестан" и "Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестаном"; эти книги стали серьезным научным вкладом в этнографию и географию Туркестана.

Когда началась русско-японская война, подполковник Корнилов получил назначение в штаб 1-й стрелковой бригады, участвовал в боях под Сандепу и Мукденом. Во время мукденского сражения он сумел вывести из-под удара японцев три стрелковых полка, которым грозило окружение, за что был удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени.
Почти одновременно с наградой Лавр Георгиевич получил чин полковника, который давал права потомственного дворянства. Это уже была блестящая карьера для выходца из бедной казачьей семьи, но звезда Корнилова еще только всходила.
После заключения Портсмутского мира, завершившего войну с Японией, Корнилов около года служит в управлении Генштаба, а затем четыре года проводит в должности военного агента (атташе) в Китае, продолжая работу в интересах русской военной разведки.
…В первый же день мировой войны, 19 июля 1914 года генерал-майор Корнилов убыл на Юго-Западный фронт, вступив в командование 2-й бригадой 49-й пехотной дивизии, а вскоре стал командиром 48-й пехотной дивизии. Эта часть известна своими ратными делами на всю Россию, получив название "стальная". В ее состав входили овеянные славой Суворова и Румянцева полки - 189-й Измаильский, 190-й Очаковский, 191-й Ларго-Кагульский и 192-й Рымникский.
Газеты того времени называли Корнилова "новым Суворовым": его тактикой были главные заповеди "науки побеждать" - сила, быстрота и натиск. А. И. Деникин вспоминал, что истинно национальным героем Корнилова сделали такие его черты, как "умение воспитывать войска, личная его храбрость, которая страшно импонировала войскам и создавала ему среди них большую популярность, наконец, высокое соблюдение воинской этики в отношении соратников".
Во время отхода из Карпат в 1915 году дивизия Корнилова попала в окружение. Австрийцы прислали парламентера с предложением капитуляции. Лавр Георгиевич ответил, что лично он сдаться не может, сложил с себя командование дивизией и вместе со своим штабом скрылся в лесу. Впрочем, через несколько дней после бесплодных попыток перейти линию фронта и эта группа русских офицеров была захвачена в плен.
Пленного русского генерала австрийцы поместили в замок Нейгенбах под Веной, затем перевели в Венгрию, в замок князя Эстергази. Характерная черта того времени: Корнилов при желании мог быть отпущен в Россию - достаточно было дать расписку о неучастии в дальнейших боевых действиях. И хотя Лавр Георгиевич отказался, условия его содержания в плену были вполне сносными: хорошее питание, медицинский уход (во время последнего боя генерал получил два ранения - в ногу и в руку), возможность делать покупки в ближайшем местечке и даже услуги оставленного при его особе денщика.
Другая примета эпохи: во время нахождения в плену генерал Корнилов был высочайшим указом пожалован орденом Св. Георгия 3-й степени - за мужество и умелое руководство войсками; все нижние чины дивизии получили кресты, а достойные офицеры - орден Св. Георгия 4-й степени. Когда через три десятилетия началась новая Великая война, Россия была уже совсем иной - за сдачу во вражеский плен воинов ожидала совсем иная "награда"…
…Корнилов не был бы Корниловым, если бы стал спокойно ждать окончания войны в плену. Едва оправившись от ран, он стал готовить побег. Первая попытка провалилась - пленные офицеры попытались подкупить кастеляна замка, чтобы он снабдил их гражданской одеждой и пропусками, однако тот доложил обо всем начальству. Но последовала вторая, оказавшаяся удачной: фельдшер-чех за большие деньги снабдил генерала документами и солдатской формой и вывел за охраняемую территорию. Проблуждав почти месяц по румынским лесам, Лавр Георгиевич все же смог выйти к Дунаю и перебраться на другой берег, оказавшись в расположении русской армии.
Побег из плена сделал имя генерала Корнилова знаменитым. Дело в том, что к осени 1916 года из 60 русских генералов, находившихся в плену, бежал только один - Корнилов. Портреты национального героя печатались во всех иллюстрированных журналах России, а когда он прибыл в Петроград, Михайловское артиллерийское училище устроило своему выпускнику торжественное чествование.
В сентябре 1916 года генерал снова уезжает на фронт: его назначают командиром 25-го армейского корпуса Особой армии Юго-Западного фронта.
Но провоевать там Лавру Георгиевичу пришлось недолго. В феврале 1917 года грянула революция, а уже в начале марта указом военного министра Временного правительства он назначен командующим Петроградским военным округом. Впрочем, округа как такового уже не было - русская армия на глазах рассыпалась и теряла боеспособность, а в самом городе Петросовет делил власть с Временным правительством.
23 апреля Корнилов направил военному министру рапорт с просьбой вернуть его в действующую армию и в начале мая получил назначение на должность командующего 8-й армией Юго-Западного фронта. Авторитет нового командующего в офицерской среде был необычайно высок, на него надеялись, в него верили.
Через несколько дней после вступления в должность Лавр Георгиевич получил служебную записку капитана М. Нежинцева, где излагались соображения о причинах разложения армии и мерах противодействия этому. Идеи молодого офицера оказались созвучны мыслям самого генерала и поэтому получили полное его одобрение и поддержку. В мае 1917 года Нежинцев начал формирование 1-го ударного корниловского полка. По идее, эта часть должна была своим примером переломить настроения на фронте. Фактически же корниловцы стали "преторианской гвардией" командующего. Стальные шлемы, черно-красные погоны, шевроны с черепом и скрещенными костями, а также железная дисциплина отличали этих бойцов от разложившейся солдатской массы. Ударные части стали формироваться и на других участках Юго-Западного фронта. В них вошли офицеры, юнкера и солдаты-добровольцы. Корниловцы наносили внезапные удары по практически беспрепятственно наступающему врагу, останавливали бегущие с позиций распропагандированные полки, уничтожали банды дезертиров в тылу.
Тем не менее сам Лавр Георгиевич хорошо понимал, что одни ударные части уже не смогут оказать существенного влияния на боеспособность всей армии. Фронт спонтанно разваливался. В донесении военного совета Юго-Западного фронта Временному правительству говорилось: "Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении не может быть и речи, уговоры и убеждения потеряли силу - на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами, поэтому поддержка опаздывала на сутки. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника…".
Положение становилось катастрофическим. На своем участке Корнилов, как мог, боролся с развалом русской армии. В частности, он заявил, что только ценой расстрела немногих негодяев можно спасти тысячи невиновных, и приказал расстреливать убийц и мародеров, а трупы их выставлять на перекрестках дорог с надписями. Всяческие революционные митинги на фронтовых позициях были запрещены под угрозой применения оружия.
Столь решительные действия на фоне всеобщей пустой говорильни под революционными лозунгами снискали генералу еще большую популярность, о нем стали говорить как о возможном "спасителе России". Когда же 18 июля 1917 года Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим, у многих офицеров появилась надежда на то, что русскую армию еще можно спасти от позора. Едва вступив в должность, Лавр Георгиевич сразу же начал набрасывать проекты законов, которые могли бы вернуть армии боеспособность и мобилизовать всю страну на поддержку военных действий. Предполагалось вновь ввести смертную казнь (указом Временного правительства она была отменена) для агитаторов, подстрекателей, распространителей панических слухов и подрывной литературы.
Однако у Корнилова почти сразу же начались сильнейшие трения с главой Временного правительства А. Ф. Керенским, которого необычайная популярность нового главковерха наводила на мысли о возможном перевороте и военной диктатуре. Впрочем, Александр Федорович был не так уж и не прав в своих подозрениях. Разуверившись в пустой болтовне Временного правительства, Корнилов действительно стал склоняться к тому, что в тот момент, когда страна гибнет, нужно не говорить, а действовать. Он предложил ввести в Петроград 3-й конный корпус генерала Крымова - "для наведения порядка". Еще явно ни о чем не догадываясь, Керенский предложение одобрил - и только когда войска были уже в пути, до министра-председателя вдруг дошло… Уже на следующий день все столичные газеты называли Корнилова государственным изменником. В ответ Лавр Георгиевич опубликовал свое заявление, в котором говорилось: "Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни. Предать же Россию в руки ее исконного врага - германского племени и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли…". С этим Корнилов проигнорировал распоряжение Керенского об отстранении его от должности. Тогда Керенский объявил генерала Корнилова мятежником и обратился к большевикам с призывом "встать на защиту революции". Как известно, те откликнулись незамедлительно, так как увидели открывающиеся возможности для достижения своих целей. Дальнейшие события показали, что большевики сделали удачную ставку в этой политической игре.
Навстречу корпусу Крымова были высланы сотни большевистских агитаторов, которые и сыграли основную роль в срыве корниловского выступления. Сам же генерал Крымов застрелился.
Убедившись в том, что дальнейшее сопротивление бесполезно и даже преступно по отношению к доверившимся ему людям, Корнилов сдался и был арестован. Впрочем, чрезвычайная следственная комиссия не нашла в действиях генерала состава преступления.
Арестованных генералов и офицеров поместили в Быхове, в 50 километрах от Могилева. Правда, охрану импровизированной тюрьмы обеспечивали три сотни Текинского конного полка, полностью преданного Корнилову.
Едва захватив власть, большевики постарались быстро взять в свои руки военную власть и заодно уничтожить самого опасного политического противника. С этой целью в могилевскую Ставку был направлен бывший прапорщик Н. Крыленко с отрядом революционных матросов. Но накануне их приезда генерал Духонин, незадлго до этого назначенный Верховным главнокомандующим, распорядился освободить всех арестованных.
19 ноября генерал Корнилов во главе Текинского полка походным порядком пошел на Дон. А уже на следующий день Н. Духонин был растерзан красными матросами.
Корнилов с верными текинцами за семь дней прошел около 400 км, 26 ноября отряд наткнулся на засаду, отошел, но через день при переходе железной дороги попал под обстрел с бронепоезда. Стало ясно, что беглецов уже ищут. Поэтому, не желая больше подвергать опасности верных ему людей, Лавр Георгиевич переоделся в гражданскую одежду и дальше отправился один. Только через неделю он добрался до Новочеркасска. По иронии судьбы, чуть раньше, тоже переодетым и загримированным, в Ростов приехал и Керенский - так закончилась их борьба за власть.
В Новочеркасске Корнилов вместе с генералом Алексеевым начал активную работу по формированию армии, способной противостоять новой власти. К середине января 1918 года была создана небольшая - около 5000 человек - армия, в состав которой вошли офицерский полк генерала Маркова, корниловский ударный полк полковника Нежинцева, партизанский полк генерала Богаевского, юнкерский батальон генерала Боровского, чехословацкий инженерный батальон, 3 дивизиона кавалерии и 4 артиллерийские батареи (8 орудий).
По ряду причин штаб армии перебрался в Ростов, где и производилось окончательное формирование частей Добровольческой армии. Корнилов проводил все время в непрерывной работе. Огромный авторитет и личное обаяние генерала во многом способствовали притоку добровольцев в части новой армии. Писатель Роман Гуль, участник первого похода Добрармии, вспоминал позднее: "Что приятно поражало всякого при встрече с Корниловым - это его необыкновенная простота. В Корнилове не было ни тени, ни намека на бурбонство, так часто встречающееся в армии. В Корнилове не чувствовалось "его превосходительства", "генерала от инфантерии". Простота, искренность, доверчивость сливались в нем с железной волей, и это производило чарующее впечатление.
В Корнилове было "героическое". Это чувствовали все и потому шли за ним слепо, с восторгом, в огонь и в воду".
Кольцо красных войск вокруг Ростова неуклонно сужалось, и Корнилов решил выступить в поход. Ночью 9 февраля в донскую степь вышли 3700 добровольцев - последние солдаты Российской империи. Из них 2350 человек были офицерами, среди которых - 36 генералов и 242 штаб-офицера; 1848 человек стали офицерами уже на фронтах мировой войны - 351 штабс-капитан, 394 поручика, 535 подпоручиков и 668 прапорщиков.
13 февраля командующий собрал совещание, которое должно было решить, что делать дальше - идти в Екатеринодар, где имелись добровольческие формирования, или уйти в район зимовников, становищ донских табунов, подальше от большевистских районов. Генералы Лукомский и Попов высказались за второй вариант, поскольку на зимовниках, расположенных в удалении от железной дороги и прикрытых с севера Доном, можно было пополнить обоз, переменить конский состав и немного передохнуть. Однако степной район представлял множество трудностей для небольшой, но монолитной Добрармии: дробить ее было нельзя, расположиться в зимовниках пришлось бы только небольшими отрядами. В итоге Лавр Георгиевич решил: идем на Екатеринодар.
Пока Добровольческая армия прошла к этому моменту уже 250 верст, легко сбивая слабые красногвардейские заслоны. Но Кубанский военно-революционный комитет и командующий красными войсками Автономов уже сумели собрать достаточно большие силы для борьбы с белогвардейцами. Теперь уклониться от крупного боя с красногвардейцами было практически невозможно.
2 марта белые с боем заняли станицу Журавскую, а на следующий день началось настоящее сражение за Кореновскую. Здесь Корнилов поставил на карту все - из обоза выдали последний запас патронов, а в решающий момент в бой пошел последний резерв. Ценой невероятных усилий и больших жертв Кореновская была взята, открывался путь на Екатеринодар, удалось пополнить запас боеприпасов. Но здесь же, в Кореновской, Лавр Георгиевич получил известие, что еще 1 марта кубанские добровольцы Покровского оставили Екатеринодар и ушли за Кубань. Это был тяжелый удар - операция теряла всякий смысл.
Корнилов принял решение уходить за Кубань. Но для этого нужно было прорваться через наседающие отряды красных и при этом суметь сохранить мост через Кубань, который красные постараются уничтожить при первой же возможности. Пока полк Богаевского с огромным трудом отбивал атаки красногвардейцев, юнкера и корниловский полк овладели мостом. Добровольческая армия чудом вырвалась из окружения.
Однако и на левом берегу не стало легче. За сутки армия с боями прошла около сорока верст - полки таяли, обоз с ранеными увеличивался на глазах, боеприпасов оставалось совсем мало, а сопротивление красных войск все увеличивалось.
Самым трудным стал путь на Новодмитровскую: лил ледяной дождь, все дороги превратились в месиво из грязи и снега. На подступах к станице пришлось вброд переходить бурную речку. К вечеру неожиданно ударил мороз, люди и кони покрылись ледяной коркой - впоследствии не только этот переход, но и весь поход с 9 февраля по 30 апреля 1918 года назвали "Ледяным".
Станицу должны были брать штурмом с нескольких сторон, однако вышло так, что переправившийся первым офицерский полк генерала Маркова оказался в одиночестве перед вражескими позициями. Марков решил: "Вот что, господа офицеры, в такую ночь мы все здесь передохнем в поле. Надо идти в станицу!". Полк ударил в штыки и одной атакой выбил красногвардейцев из Новодмитровской.
В течение нескольких дней шла подготовка к наступлению на Екатеринодар. Начали прибывать кубанские казаки, увеличив численность Добрармии до 6 тысяч человек. Ряд полков смогли развернуть в бригады.
План Корнилова заключался в том, чтобы разгромить красные отряды южнее Екатеринодара, обеспечив тем самым армии переправу, и увеличить запас боеприпасов за счет захваченных складов, а затем внезапным ударом взять станицу Елизаветинскую - там имелась паромная переправа. После этого Добровольческая армия должна была переправиться через Кубань и атаковать Екатеринодар.
Корнилов готовил плацдарм для броска на город: бригада Богаевского после тяжелого боя захватила окрестные станицы Григорьевскую и Смоленскую, конники Эрдели овладели Елизаветинской, а чуть позже бригады Маркова и Богаевского заняли Георгие-Афипскую, захватив обоз с драгоценными снарядами.
Но судьба уже отвернулась от белогвардейцев. Прежде всего штаб Добровольческой армии недооценил силы противника. Ошибся и Корнилов, оставив для прикрытия обоза с ранеными и гражданскими лицами почти треть своих лучших сил: по мнению генерала Деникина, в этом случае "над тактическими принципами, требовавшими быстрого сосредоточения всех сил для решительного удара, восторжествовало чувство человечности - огромная моральная сила вождя, привлекающая к нему сердца воинов и вместе с тем иногда сковывающая размах стратегии и тактики".
Так или иначе, в течение трех суток Добровольческая армия переправилась на левый берег Кубани, и 27 марта началось сражение за Екатеринодар. В наступление пошла бригада Богаевского, к полудню следующего дня отбросив красные части к линии хуторов в трех верстах от города. 28 и 29 марта бой принял еще более ожесточенный характер. Потеряв более 1000 человек, белогвардейцам удалось очистить предместья и даже зацепиться за городские окраины. Настроение в штабе командующего поднялось, у людей появилась надежда на взятие города. Корнилов спешил атаковать город, понимая, что силы добровольцев на исходе. Деникин потом писал: "На войне принимаются не раз решения как будто безрассудные и просто рискованные. Первые кончаются удачно иногда, вторые часто. Успех в этом случае создает полководцу ореол прозорливости и гениальности, неудача обнажает одну только отрицательную сторону решения.
Корнилов рискнул и… ушел из жизни раньше, чем окончилась екатеринодарская драма. Рок опустил внезапно занавес, и никто не узнает, каким был бы ее эпилог".
К 30 марта стало ясно, что белые войска выдохлись. Но выбора уже не было: город нужно было взять - или погибнуть. Однако решающему штурму начаться было уже не суждено: в 7.30 утра погиб генерал Лавр Георгиевич Корнилов.
Командование Добровольческой армией принял на себя Антон Иванович Деникин. Сразу же был оглашен его приказ, в котором были такие слова: "Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 часов 30 минут 31 сего марта убит генерал Корнилов. Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести ее позора. …Велика потеря наша, но пусть не смутятся тревогой наши сердца и пусть не ослабнет воля к дальнейшей борьбе. Каждому продолжать исполнение своего долга, памятуя, что все мы несем свою лепту на алтарь Отечества". Добровольческая армия ушла от Екатеринодара, ее солдатам предстояло до дна испить горькую чашу братоубийственной войны: впереди были четыре года тяжелых боев на юге России, итогом которых стало поражение и поспешная эвакуация из Крыма, а затем - скорбная, нищая жизнь на чужбине. Но это уже совсем другая история.
Тела Корнилова и Нежинцева ночью были погребены на пустыре за немецкой колонией Гначбау, в 50 верстах от Екатеринодара. Крестов не ставили, сами могилы сровняли с землей, но все равно уже на следующий день красные обнаружили захоронения. Трупы выкопали, отвезли в город, позже тела сожгли и пепел развеяли в степи.
Так закончился земной путь "последнего солдата империи", русского офицера Лавра Георгиевича Корнилова.

ОТНОШЕНИЕ к личности генерала Корнилова за семь десятилетий советской власти менялось несколько раз - от "врага народа" к "достойному противнику" и обратно. Справедливости ради нужно отметить, что даже самые злейшие враги белого движения говорили о нем с оттенком уважения - учитывая характер большевиков, это говорит о многом. Например, в хрестоматийном романе Алексея Толстого "Хождение по мукам" можно увидеть такой пассаж: "Корниловский поход не удался. Главные вожди и половина участников его погибли. Казалось, будущему историку понадобится всего несколько слов, чтобы упомянуть о нем.
На самом деле корниловский "Ледяной поход" имел чрезвычайное значение. Белые нашли в нем впервые свой язык, свою легенду, получили боевую терминологию - все, вплоть до новоучрежденного белого ордена, изображающего на Георгиевской ленте меч и терновый венец".
Сегодня, когда Россия вновь с большим трудом приходит в себя после грандиозных потрясений, образ боевого генерала Корнилова, храброго солдата, всю жизнь бескорыстно служившего своей стране и не прятавшегося за спины солдат, не может быть забыт. Лавр Георгиевич плохо разбирался в политике, поэтому во многом ошибался, но ведь он был человеком из плоти и крови. Да и честная солдатская смерть на поле боя оправдывает многое.