II. Общественный быт литовцев по древнейшим известиям Данные археологии о местожительстве литовцев. Известие Тацита об эстиях и их быте: вопрос о народности эстиев. Судины и галинды Птоломея. Готское влияние на Литву. Успехи литовской общественности к концу X в. по

III. РОДО-ПЛЕМЕННОЙ И ОБЩИННО-ПЛЕМЕННОЙ ПЕРИОДЫ

Широко распространенное в буржуазной науке представление о древних фишю-угорских и летто-литовских (балтийских) племенах, как о диких звероловах и рыбаках, бродивших по северным лесам, отнюдь не соответствует истине. С охотничье-рыболовческим бытом эти племена распрощались очень давно, еще во II тысячелетии до н. э. В I тысячелетии до н. э. уровень их культуры и общественных отношений лишь немного отличался от того, который наблюдался в это время в среде раннеславянских племен.

Восточными, северо-восточными и северными соседями славянских племен Поднепровья являлась в то время большая группа племен, занимавшая Верхнее Поволжье, берега Оки и область Валдайской возвышенности. Городища этих племен называются дьяковскими, по имени городища у с. Дьяково под Москвой. Дьяковские племена - это древние финно-угорские племена Поволжья и Севера, непосредственные предки известных по летописи веси, мери и муромы.

Дьяковские городища имеют обычно очень небольшие размеры, редко превышающие по площади 2000 кв. м. Несмотря на это, все они искусно укреплены валами и рвами. Встречаются городища с двумя-тремя валами и таким же числом рвов. Иногда валы обмазывались глиной, которая обжигалась с помощью костров. По гребню валов, а нередко и вокруг всей площадки поселка сооружался деревянный тын. Среди озер Валдайской возвышенности встречаются так называемые «болотные городища», расположенные на островах среди топких мест.

Одним из наиболее древних городищ в бассейне Оки и Волги, относящимся к середине I тысячелетия до н. э., является Старшее Каширское, исследованное в 1925-1926 гг. В. А. Городцовым.

Местом поселения служил окруженный оврагами с крутыми склонами мыс высокого берега Оки. На узком перешейке, связывающем мыс с плато высокого берега, были сооружены вал и ров; по краю площадки этой маленькой крепости возвышался тын из массивных дубовых бревен. На площади городища были открыты остатки нескольких, углубленных в землю жилищ, круглых в плане, диаметром 4-6 м. В центре каждого из них располагался очаг, над жилищем сооружалась коническая крыша. Жилища этого типа бытовали в бассейне Оки уже в неолитическую эпоху.

При исследовании Старшего Каширского городища обнаружено большое число различных предметов бытового и производственного назна­чения: железные топоры-кельты, ножи, всевозможные острия и т. д.

Однако железо было в то время еще редким металлом. Обитатели поселка много орудий делали из кости и рога, например иглы, разнообразные острия, наконечники стрел, гарпуны, остроги, долота и др. Очень интересны костяные рукоятки ножей разнообразных форм, украшенные скульптурным орнаментом. У одного костяного орудия на месте лезвия была вставлена заостренная бронзовая пластинка, что так­же говорит о том, что население поселка еще не целиком вступило в железный век. На городищах более позднего времени железные вещи уже полностью господствуют. Железо тогда стало добываться повсеместно из болотных и иных руд сыродутным способом.

Глиняная посуда Старшего Каширского городища, характерная и для всех других древних дьяковых городищ, имела вид плоскодонных горшков, украшенных по наружной поверхности отпечатками грубых тканей и плетенки. Археологи называют такой орнамент «сетчатым» или «текстильным».

Из глины изготовлялись пряслица для веретен и так называемые «грузики дьяковского типа» - глиняные изделия неизвестного назначения, возможно, грузики для вертикального ткацкого станка.

Важную роль в хозяйстве древних обитателей бассейна Оки и Волги играли скотоводство и примитивное земледелие. Стадо состояло из лошадей, свиней, крупного и мелкого рогатого скота. Особенно много было лошадей и свиней, причем в пищу поступали преимущественно молодые особи. Лошади служили для верховой езды, о чем говорят найденные на городище псалии от удил. О земледелии свидетельствуют обломки железного серпа и ручные жернова.

Подобные же находки были сделаны при исследовании многих других городищ бассейна Оки (Кондраковское и др.) и Верхней Волги (Городи-щенское, «Городок» и др.)

Никаких особых культовых мест I тысячелетия до н. э. в области распространения этих городищ не обнаружено. Лишь в пределах некоторых городищ оказались небольшие глиняные площадки, рассматриваемые некоторыми археологами в качестве жертвенников. Повидимому, религиозные обряды были здесь иного характера, нежели у славянских племен. Об этом говорит и отсутствие могильников. На основании фольклорных данных можно предполагать, что здесь был распространен обряд поверхностного погребения, например на деревьях, что до недавнего прошлого практиковалось некоторыми народами севера Сибири.

По степени общественно-экономического развития и по характеру культуры много общего с дьяковскими племенами имели западнофинские племена - предки эстов и ливов, населявшие территорию Эстонии и северной Латвии. Материальная культура западно-финских племен Прибалтики отличалась от дьяковской тем, что она восприняла значительное количество балтийских, лужицких и других западных элементов.

Здесь известны также укрепленные поселения (Асва на острове Са-рема, Иру близ Таллина, Кландюкалнс на Западной Двине и др.) с мощным культурным слоем, значительным количеством очагов и остатками жилищ. Наряду с полуземлянками округлого очертания (Иру, Кландюкалнс) существовали, повидимому, также прямоугольные бревенчатые дома. Значительное преобладание среди кухонных отбросов костей домашних животных указывает на важное значение животноводства в экономике этих племен. Помимо животноводства, население занималось также земледелием, о чем свидетельствуют находки зернотерок и серпов. Кроме зерновых культур, выращивался лен. Остатки литейных формочек и тиглей говорят о местной обработке бронзы. Во второй половине I тысячелетия до н. э. у прибалтийских племен появились и некоторые изделия из железа. Глиняная посуда имела штрихованную поверхность или покрывалась сетчатым (текстильным) орнаментом. Характерные для дьяковских племен глиняные грузики на эстонских городищах не встречаются.

Одним из наиболее интересных памятников этих племен является поселение Асва на острове Сарема, Эстонской ССР, существовавшее с начала 1 тысячелетия до н. э. до первых веков нашей эры. Расположенное на узкой моренной возвышенности в 5 км от морского побережья, это поселе­ние занимало площадь свыше 4000 кв. м. Оно было обнесено каменной оградой, параллельно которой располагались постройки. Центральная часть селения отводилась, по-видимому, для содержания скота.

На городище Асва сохранились остатки построек двух типов: бревенчатых домов с глиняной обмазкой, служивших жилищами, и облегченных построек в виде навесов на столбах. Последние могли выполнять роль хозяйственных помещений.

Основным занятием обитателей городища Асва являлось скотоводство; в составе стада были лошадь, бык, свинья, коза и овца.

Большое место в хозяйстве принадлежало рыболовству и охоте на тюленя, о чем свидетельствуют многочисленные кости рыб и тюленей, а также гарпуны, рыболовные крючки и др. Вместе с тем обитателям Асва было знакомо и земледелие. Сохранились зерна пшеницы и ячменя; из технических культур лен. Среди находок встречены зернотерки, костяной и железный серпы, роговая мотыга и костяные орудия для обработки льна.

Посуда городища Асва украшена сетчатым орнаментом. Она во многом сходна с керамикой дьяковских городищ. Наряду с этим встречаются обломки сосудов, напоминающие керамику поселений лужицкой культуры Повисленья.

В отличие от дьяковских племен, ливо-эстонские племена оставили нам и могильные сооружения. Это - каменные курганы, содержащие до 10-12 захоронений в каменных ящиках. Скудный инвентарь ранних каменных курганов состоит из простых костяных булавок, более поздних - из железных булавок; в небольшом количестве встречаются предметы из бронзы. Бронза и бронзовые изделия ввозились по преимуществу с юга, при посредничестве литовских племен, а наиболее ранние изделия из железа (проушные топоры, булавки) говорят о наличии связей с Верхним Поднепровьем. Среди бронзовых предметов встречаются изделия скандинавского происхождения - шейные гривны, бритвы, булавки и пр. пребывании, повидимому, временном, скандинавских племен в прибрежной полосе территории эстонско-ливских племен свидетельствуют ладьевидные каменные могильники скандинавского типа на острове Сарема и на юго-западном побережье Рижского залива.

Очень близкими по культуре к дьяковским племенам были племена Среднего Поволжья, обитавшие ниже устья реки по Волге, Суре, Цне и Мокше и доходившие на юге до границы степей. В археологиеской литературе они называются обычно Городецкими по имени городища у с. Городец на Оке, исследо-городецких городищ, ванного В. А. Городцовым. Полагают, что обитатели городецких городищ являлись предками мордовской группы племен. Археологи отличают их по глиняной посуде, покрытой сплошным узором, напоминающим отпечаток рогожи и называемым поэтому «рогожным орнаментом». Если правы те историки, которые помещают будинов Геродота на восток от Днепра, то в этом случае будинами являлись скорее всего жившие к северу от кочевников-савроматов.

Иной характер имела культура более восточных заволжских и приуральских племен I тысячелетия дон. э. Это были предки коми, удмуртов, мери, а также угорских племен - ханте и манси (остяков и вогулов).

На Каме, Вятке, Белой и других реках Приуралья известен ряд городищ и могильников I тысячелетия до н. э., называемых обычно анань-инскими по имени могильника близ дер. Ананьино на Каме, раскопанного в 1853 г. П. В. Алабиным. Позднее ананьинские могильники и городища исследовались А. А. Спицыным и Ф. Д. Нефедовым, а в советское время А. В. Шмидтом, Н. А. Прокошевым и А. В. Збруевой. Благодаря находкам вещей южного происхождения время ананьинских древностей устанавливается достаточно точно. Древнейшие из них относятся к VII- «VI в. до н. э., большинство - к середине и второй половине I тысячелетия до н. э.

Размеры ананьинских городищ обычно очень невелики. Их длина ред­ко превышала 120-150 м, ширина составляла 50-60 м. В их пределах могло жить лишь несколько десятков человек. На городище у дер. Сви­ные Горы, в устье р. Вятки, и на Галкинском городище, в устье р. Чусовой, земляные валы были обложены плитами известняка. Наряду с городищами, в Прикамье известны остатки поселков ананьинской эпохи без следов земляных укреплений. Возможно, однако, что они были окружены деревянными оградами.

На поселении у дер. Конец Гор на Каме, в устье р. Чусовой, на городище Кара-Абыз на р. Белой и в ряде других мест были обнаружены следы несколько углубленных в землю жилищ с очагами, сложенными из камней.

При раскопках на ананьинских городищах встречаются обломки круглодонных глиняных сосудов с орнаментом в верхней части, состоящим из отпечатков гребенчатого чекана или шнура. Нередки находки бронзовых и железных изделий. Больше всего найдено предметов из жести, а также костей животных, главным образом домашних: лошади, коровы, свиньи, овцы и козы. Благодаря обилию костей, городища Прикамья и Приуралья иногда называются «костеносными».

Часто встречаются на городищах примитивные каменные зернотерки. На городище «Сорочьи горы» найдено несколько бронзовых серпов. С горо­дища у дер. Грохань и других городищ происходят костяные мотыги, прикреплявшиеся к деревянным рукояткам. Были в употреблении и бронзовые мотыги. Обработка земли производилась примитивным способом. Это было, повидимому, подсечное земледелие. Для подготовки поля выжигался участок леса, и посев совершался в золу и пережженную почву, лишь слегка разрыхленную мотыгой. Какие выращивались растения - остается пока неизвестным. На нижней Каме найдены при исследовании жилища предананьинского времени зерна проса.

Охота и рыболовство в ананьинскую эпоху играли в хозяйстве вто­ростепенную роль. Кости диких животных среди отбросов пищи составляют обычно лишь незначительный процент. Зато особое значение в эту эпоху приобрела охота на пушного зверя: соболей, куниц, лисиц, выдр и бобров, т. е. лучших пушных зверей Приуралья.

При исследовании ананьинских могильников особенный интерес представляют мужские погребения, содержащие оружие и орудия труда: бронзовые топоры-кельты, особого типа наконечники копий, бронзовые и железные, бронзовые и железные кинжалы, иногда несколько напоминающие кинжалы с фигурными рукоятками эпохи бронзы. Одним из видов оружия в ананьинскую эпоху являлись клевцы, или чеканы,- род боевого топора, характерного в то время оружия южносибирских племен. Они украшались иногда скульптурными изображениями животных или птиц. Обычны в мужских погребениях наконечники стрел, иногда кремневые и железные, чаще бронзовые и костяные, а также железные ножи; изредка встречались рыболовные крючки, украшения пояса и др. Находки удил говорят о том, что лоптади служили для верховой езды.

В женских погребениях встречаются предметы убора и украшения, разнообразные бронзовые бляшки, шейные гривны и изредка бронзовые зеркала. Орудия и оружие ананьинской эпохи поражают однотипностью форм и орнамента, что говорит о наличии массового производства, рассчитанного на обмен. Происходящие из Прикамья орудия встречаются далеко на северо-западе, вплоть до Финляндии и даже Норвегии, а также и в Западной Сибири. Очевидно, племена Приуралья, владевшие местами добычи медной руды, снабжали, как и в эпоху бронзы, своих соседей металлическими изделиями.

При исследовании городищ и могильников Прикамья найдены вещи скифского происхождения: трехгранные наконечники стрел, железное оружие и бронзовые украшения, подтверждающие сообщения Геродота о торговле скифов с далекими племенами фиссагетов и иирков. У дер. Ананьино обнаружена скифская бляха в форме свернувшегося в кольцо зверя. В Зуевском могильнике найдена крестообразная поясная привеска, подобная украшениям из Ольвии и скифских курганов. Среди находок в Прикамье оказались также отдельные вещи, происходящие из городов Причерноморья и Средиземноморья и попавшие на север, несомненно, через скифов. В могильнике у дер. Котловка найдена бронзовая бляшка с изображением, повидимому, головы Гелиоса. На селище у дер. Конец Гор обнаружена миниатюрная статуэтка египетского бога Аммона, в могильнике у дер. Ананьино встречены бусы из египетской пасты, изготовленные, вероятно, в Александрии.

Геродот сообщает о том, что в северных лесах водились выдры, бобры и другие звери, меха которых употреблялись на опушку кафтанов.

Очевидно, за этими мехами, а также и за продуктами леса, в первую очередь за медом и воском, приходили скифы и в Прикамье.

В могильниках обращают на себя внимание богатые погребения пожи­лых мужчин, повидимому, племенных вождей. В ананьинском могильнике таких погребений было встречено три. В одной могиле у черепа погребенного лежала серебряная спираль, а на шее была надета бронзовая гривна. С умершими были положены железный кинжал, бронзовая бляха, кельт и стрелы. Вторая могила, имеющая наверху кладку из каменных плит, содержала три бронзовых кельта, чекан, кинжал, железное копье, некоторые другие орудия, бронзовую гривну и серебряную спираль. Особенно интересной оказалась третья могила. Там были найдены железное копье и чекан, бронзовая бляха, шейная гривна, спираль из серебра и глиняная чаша. На поверхности земли, над могилой, была каменная кладка из тройного ряда плит и стоял камень с изображением умершего. Вождь изображен на камне во весь рост, одетым в короткий кафтан, длинные штаны и остроконечную шапку. На шее надета массивная гривна. Платье подпоясано поясом, к которому подвешены короткий меч и секира-клевец. С левой стороны изображен, повидимому, колчан.

Наряду с богатыми погребениями и погребе­ниями обычного характера, в ананьинских могильниках встречаются погребения чрезвычайно бедные, иногда вовсе лишенные вещей. Особенно много их в Зуевском могильнике. Нередко они рассматриваются в качестве погребений рабов, что, однако, является лишь предположением. Здесь имеется, конечно, в виду домашнее рабство, наблюдаемое повсеместно у племен, достигших патриархального строя.

К ананьинской эпохе в Прикамье и Приуралье восходит ряд интересных жертвенных мест, противающих некоторый свет на религиозные представления этой эпохи. Их остатки по внешнему виду мало отличаются от обыкновенных городищ. Но на месте жертвенных мест лежат мощные слои золы, угля и костей животных.

Наиболее интересное жертвенное место находится на р. Нижней Мулянке, недалеко от впадения ее в Каму, у дер. Гляденовой. Среди золы, угля и костей животных там найдено около 19 000 предметов, среди которых преобладают бусы, разнообразные мелкие бронзовые фигурки животных, птиц, змей, насекомых и людей. Найдены гакже глиняные сосуды, наконечники стрел, в том числе скифские, и некоторые другие вещи. Из этих предметов, однако, лишь часть относится к ананьинскому времени, другие принадлежат первым векам нашей эры.

В Приуралье жертвенные места имеются в пещерах. На р. Чусовой, в пещере Камень Дыроватый, расположенной высоко в отвесной скале, было обнаружено несколько тысяч наконечников стрел из кремня, кости и бронзы, причем их находили не только на полу, но и на потолке пещеры, в трещинах. Н. А. Прокошевым, исследовавшим эту пещеру, было установлено, что в пещеру стрелы могли попасть только одним путем: в нее стреляли из лука с берега р. Чусовой. Это жертвенное место

возникло еще в эпоху бронзы и продолжало существовать до I тысячелетия н. э.

Особая племенная группа обитала в I тысячелетии до н. э. в юго-восточной Прибалтике - по Западной Двине, Неману и некоторым притокам этих рек. Это были древние летто-литовские, или балтийские племена,- предки литовского и латышского народов, а также древнего племени пруссов. На востоке поселения этих племен распространились по Березине до Днепра, а кое-где они заходили и на левый берег Днепра, перемежаясь с поселениями верхнеднепровских раннеславянских племен.

По уровню и характеру своей культуры летто-литовские племена были близки верхнеднепровским славянам. В их хозяйстве большую роль играло скотоводство и земледелие. Они были знакомы с бронзовой, а начиная с середины I тысячелетия до н. э., и с железной металлургией.

На занимаемой летто-литовскими племенами территории можно различить ряд локальных групп археологи­ческих памятников, соответствующих, повидимому, племенным под­разделениям.

Для западной, прибрежной части Латвии и Литвы характерны курганы с сооружениями из камней под насыпью в центре кургана и одним или несколькими каменными венцами у основания (Дарзниеки в Латвийской ССР; Курмайчяй, Эглишки и другие в Литовской ССР). Курганы содержат трупосожжения в глиняных урнах, реже трупоположения. Район распространения этих курганов и преемствен» ная связь между ними и более поздними, памятниками дает основание приписывать их предкам племени куршей (корсь русских летописей).

Могильными памятниками южной Латвии являются большие курганы с массовыми погребениями (Резнес, Калниэши) и грунтовые могильники. Резнеские курганы расположены на бывшем острове в заливаемой половодьем пойме Западной Двины, представлявшей хорошие пастбища для животноводства. В одном из этих курганов было вскрыто 310 погребений, как трупоположений - обыкновенно в каменных ящиках, так и трупосожжений. Вещи, найденные в кургане (бронзовые бритвы и шилья, пинцет, проушные каменные топоры, привеска из янтаря и пр.), показывают, что этот могильник использовался примерно с XI до VI в. до н. э. Курганы с массовыми погребениями имеют параллели среди погре­бальных памятников бронзового века у древнепрусских племен.

Грунтовые могильники, расположенные в южной части бассейна Западной Двины и в бассейне р. Лиелупе, заключают по несколько сот могил, часто обложенных камнями и заключающих в себе как трупоположения, так и трупосожжения. Иногда могильники располагались непосредственно у открытых поселений. Для тех и других характерна особая кера­мика в виде больших сосудов баночной формы из теста с примесью дресвы, с неровной поверхностью. Курганы с массовыми захоронениями и грунтовые могильники с прилегающими к ним поселениями следует, по всей вероятности, приписывать предкам латышских племен земгалов и латгалов.

Для восточных частей Латвийской и в особенности Литовской ССР характерны многочисленные городища, или, вернее, укрепленные поселения (Мукукалне на Западной Двине, Петрашунское, Великушское, Зарасайское на территории Литвы и др.)- Их сооружали на обособленных холмах или выступающих в долине рек мысах с крутыми склонами и укрепляли с напольной стороны рвом и валом. В Литве валами и рвами укреплялись и подножия городищ («пилскалнисов»), выстроенных на обособленно стоящих холмах, чем достигалась значительная крутизна склонов. В мощном культурном слое этих городищ, свидетельствующем об их продолжительной обитаемости, встречаются кости животных, преимущественно домашних, обломки глиняной посуды, изделия из кости (булавки, шилья и т. д.), орудия из бронзы и железа. Особо отметим каменные зернотерки, указывающие на наличие земледелия.

По своему общему характеру эти городища близки к дьяковским и отличаются от них главным образом своеобразием керамики. Среди последней, кроме штрихованной, представлена керамика с защипаминапо-верхности. О связях с дьяковской культурой свидетельствуют глиняные «грузики дьяковского типа», нередко встречающиеся на литовских городищах. Более северные из этих городищ принадлежали, должно быть, предкам латгалов, а южные - древним восточнолитовским племенам.

IX. СМОЛЕНСК И ПОЛОЦК. ЛИТВА И ЛИВОНСКИЙ ОРДЕН

(продолжение)

Литовское племя и его подразделение. – Его характер и быт. – Религия литовская. – Жрецы. – Миссионеры-мученики. – Погребальные обычаи. – Пробуждение воинственного духа. – Родовые союзы.

Первое письменное упоминание о Литве в летописи "Кведлинбургские анналы", 1009

Литовские племена

Со второй половины XII века отношения Кривской Руси к своим западным соседям начинают изменяться. Среди Литвы подготовляется политическое объединение, которое потом дает ей перевес над соседней Русью. В то же время на устьях Двины возникает враждебный и Руси, и Литве немецкий орден Меченосцев.

Вдоль восточных берегов Балтийского моря от устьев Вислы до нижнего течения Западной Двины простирается песчано-глинистая равнина, обильная реками, озерами и болотами, сосновыми и дубовыми пущами. Отчасти эта равнина взволнована холмами и пригорками и усеяна валунами и обломками гранитных скал, которые действием воды были оторваны от горных кряжей Скандинавии и на льдинах перенесены далеко на восток еще в те времена, когда часть Восточно-Европейского материка находилась под водою (т.е. во времена так наз. Ледяного периода). Такова стародавняя родина небольшого, но замечательного Литовского племени, которому суждено было занять немаловажное место в Русской истории.

Это племя состояло из многих разноименных народов. Главным средоточием их была область нижнего и среднего течения Немана с его правыми притоками Дубиссой, Невяжей и Вилией. Принеманская Литва в географическом отношении делилась на Верхнюю, Аукстоте, или собственную Литву, жившую на среднем Немане и Вилии, и на Нижнюю, Жомойт, или Жмудь (в латинской форме "Самогития"); последняя обитала в приморском крае между низовьями Немана и Виндавой. По языку Верхняя Литва и Жмудь составляли одну и ту же ветвь Литовской семьи. Народцы, жившие далее к северу, составляли другую ветвь этой семьи, именно Латышскую, или Летскую, хотя название ее есть видоизменение того же имени Литва. К этой ветви принадлежали: Корсь, или Куроны, занимавшие угол между Балтийским морем и Рижским заливом; Зимгола (в латинской форме "Семигалия") к востоку от Кореи на левой стороне Двины; Летгола, или собственно Латыши, на правой ее стороне до реки Аа и далее, на пограничье с финскими народцами. На запад от Принеманской Литвы жила третья ветвь Литовской семьи, Прусская, которая занимала низменную полосу от нижнего Немана и верхнего Прегеля до нижней Вислы. Название Пруссов, по всей вероятности, связано с именем Русь или Рось, которое носили несколько рек Восточной Европы. К числу этих рек принадлежит и Неман, в нижнем своем течении также называвшийся Русью. Между тем как собственно Литовская и Латышская ветви были сопределены Славяно-Русскому миру, Прусская ветвь соседила с народами Славяне Ляшского корня. Она в свою очередь дробилась на мелкие народцы, каковы: Скаловиты, Самбы, Натании, Вармы, Галинды, Судавы и пр. С юга к Неманской Литве и Пруссам примыкал народ, который по всем признакам можно считать четвертою ветвью Литовского семейства: это Ятвяги. Они занимали область глухих непроходимых пущ, орошаемых правыми притоками Западного Буга и левыми Немана; следовательно, по своему положению Ятвяги врезывались клином между Русскими и Польскими Славянами. Был еще литовский народец, брошенный, как мы видели, в самый восточный угол Смоленской земли, на берега верхней Протвы, именно Голядь, название которой напоминает прусских Галиндов.

Язык Литовской семьи показывает, что из всех арийских народов она находилась в ближайшем родстве со Славянами. Во время великих народных движений литвины были занесены в Прибалтийские страны, и тут в глуши своих лесов долгое время жили в стороне от исторических переворотов и иноземных влияний: так что Русская история застает их на первобытных степенях гражданственности, и самая речь Литвы более других арийских языков сохранила родство со старейшим своим братом, языком священных индийских книг, т.е. с санскритом.

Свидетельства средневековых и новейших историков изображают коренных Литвинов людьми крепкого мускулистого сложения, с белою кожею, румяным овальным лицом, голубыми глазами и светлыми волосами, которые, впрочем, с летами темнеют. В домашнем быту нрав их добродушный, обходительный и гостеприимный. Незаметно, чтобы они усердно злоупотребляли береговым правом, т.е. грабили и захватывали в плен потерпевших кораблекрушение. Только племя Куронов было известно морскими разбоями. Но, выходя из мирного состояния, в войнах с соседями Литва являлась народом суровым, хищным и способным к сильному возбуждению. В IX и X веках она была народом бедным и по преимуществу звероловным. Ее дремучие пущи обиловали множеством пушного, рогатого и всякого зверя, каковы: медведи, волки, лисицы, рысь, зубры, олени, лоси, вепри и т.д. Впрочем, местами она уже занималась земледелием, употребляя соху, запряженную парою волов, и взрывая землю дубовым обожженным сошником. Богатые рыбою озера и реки доставляли также средства для ее пропитания. Ей известно было и пчеловодство, но в самом первобытном его виде: из борти, или древесного дупла, собирали мед диких пчел. Заметны и начала скотоводства, особенно любовь к коню; эту любовь Литва, конечно, пронесла с собою из более южных, степных стран, где она когда-то обитала. Кони литовские были малорослы, но отличались крепостью и выносливостью. Литва продолжала употреблять в пищу конское мясо, пила теплую конскую кровь, а кобылье молоко составляло ее обычный напиток. Она была рассеяна небольшими поселками по своим лесам и жила или в земляных, или в бревенчатых дымных хижинах, освещаемых лучинами, и с отверстиями, затянутыми звериною кожею вместо окон. Нам не известны литовские города этой эпохи. Самая природа страны, т.е. непроходимые леса и болота, служила лучшею защитой от неприятельских вторжений. Но многие остатки валов и городищ, в особенности на берегу озер или посреди них на островах, указывают на существование укрепленных мест, в которых обитали мелкие державцы Литовской земли. Начала торговых сношений были положены промышленными людьми, которые приходили, с одной стороны, из Славянобалтийского поморья, где в те времена были уже многие торговые города (Любек, Винета, Волынь, Щетин и др.), а с другой – из земли кривичей. Они меняли свои товары, преимущественно металлические изделия и оружие, на звериные шкуры, меха, воск и пр. В особенности привлекало сюда иноземных торговцев богатство янтаря, которым берега Пруссии славились издревле.

У Литвы мы находим такие же начатки сословий, как и у других народов, стоявших на той же степени гражданственности. Из среды свободного населения выдвигались некоторые роды, владевшие большим количеством земель и челяди. Из таких знатных родов вышли местные князья, или "кунигасы", которых значение, небольшое в мирном быту, поднималось в военное время, когда они являлись предводителями местного ополчения. Несвободное состояние, рабы и челядь, питалось преимущественно войною, так как пленники по общему обычаю обращались в рабство. Но число их не могло быть велико до тех пор, пока Литва ограничивалась легкими схватками между собою и с соседями. В политическом отношении литовский народ представлял дробление на мелкие, владения и общины, во главе которых стояли или кунигасы, или веча старейшин. Единство племени, кроме языка, поддерживалось жреческим сословием.

Литовская религия

Религия литовская имела много общего со славянскою. Здесь мы находим то же поклонение верховному богу громовнику Перуну, который по-литовски произносился Перкунас. Такое грозное божество олицетворяло по преимуществу стихию огня, вместе разрушительную и благодетельную. Огнепоклонение литвинов выражалось неугасимыми кострами, которые горели в их святилищах перед идолами Перуна. Этот священный огонь назывался Знич и находился под ведением особой богини Прауримы. Солнце как источник света и тепла чтилось под разными именами (Сотварос и др.). Богиня месяца называлась Лайма; дождь олицетворялся под видом бога Летуванис. В числе литовских божеств встречаются славянские Лель и Ладо, означавшие также солнечного и светлого бога. Был особый бог веселья, Рагутис, а свободная и счастливая жизнь находилась под покровительством богини Летувы. Некоторые божества носили различные названия; поэтому до нас дошло большое их количество. Волынский летописец, например, приводит имена литовских богов: Андая, Диверикса, Медеина, Надеева и Телявеля. Мифология литовская успела получить большее развитие, нежели славянская, благодаря долее сохранившемуся язычеству и более влиятельному жреческому сословию. Основою этой мифологии, как и везде, было почитание стихий. Воображение народное, по общему обыкновению, всю видимую природу населяло особыми божествами и гениями; а влияние дремучих лесов ярко отразилось на множестве всякого рода суеверий. Вся жизнь человека, все его действия находились под непосредственным влиянием сверхъестественных существ, добрых и недобрых, которых надобно располагать в свою пользу поклонением и жертвами. Некоторые животные, птицы и даже гады, особенно ужи, пользовались почитанием у литвинов. Рядом с этим грубым идолопоклонством встречаются признаки довольно развитой ступени язычества. Мы находим здесь нечто похожее на индийскую тримурти, или трех высших божеств греческого Олимпа. Подобно Зевесу и его двум братьям, Перкунас повелевает небом; а водная стихия подчинена богу Атримпосу, которого представляли себе под видом водяного ужа, свившегося в кольцо, с головою мужчины средних лет; земное или собственно подземное царство принадлежало Поклусу (славянский Пекло), которого народное воображение рисовало бледнолицым старцем с седой бородой и с головой, небрежно повязанной куском полотна. Сам Перкун изображался крепким мужем с каменным молотом или с кремневою стрелою в руке. Богам посвящались особые леса и озера, которые были таким образом заповедными, неприкосновенными для народа; дуб считался по преимуществу деревом Перкуна, и святилища его обыкновенно располагались посреди дубовой рощи. Главнейшее из них называлось Ромово, которое находилось где-то в Пруссии. Здесь под ветвями священного дуба стояли изображения трех помянутых богов, а перед ними горел неугасимый костер. Обыкновенно особые жрецы, долженствовавшие сохранять чистую, непорочную жизнь, смотрели за этим костром; если он угасал, то виновные в том сожигались живыми, а огонь добывался снова из кремня, который был в руке Перкуна. Здесь же, в Ромове, подле главного святилища жил верховный жрец, называвшийся Криве-Кривейто.

Жреческое сословие у Литвы не составляло особой касты, потому что доступ к нему был свободен; но оно было многочисленно и сильно своим значением в народе. Оно отличалось одеждою от других людей, особенно белым поясом, носило общее название вайделотов, но делилось на разные степени и различные занятия. Конечно, главным его назначением было совершать жертвоприношения богам и охранять святилища; далее, оно занималось наставлением народа в правилах веры, лечением, гаданиями, заклинаниями от недобрых духов и т.п. Высшую жреческую ступень составляли кревы, которые надзирали за святилищами и вайделотами известного округа и, кроме того, имели значение народных судей. Отличительным знаком их достоинства был жезл особого вида. Они вели жизнь безбрачную, тогда как простые вайделоты могли быть люди семейные. Некоторые кревы достигали особого почета и уважения и получали название "Криве-Кривейта". Из последних наибольшею духовною властию пользовался тот, который жил в прусском Ромове. Его власть, как говорят, простиралась не только на пруссов, но и на другие литовские племена. Приказания свои он рассылал посредством вайделотов, снабженных его жезлом или другим его знаком, перед которым преклонялись и простые, и знатные люди. (Средневековые католические хронисты преувеличенно сравнивали его с Римским папою.) Ему принадлежала третья часть военной добычи. Бывали примеры, что Криве-Кривейто, достигши глубокой старости, сам приносил себя в жертву богам за грехи своего народа и для этого торжественно сжигался живой на костре. Такие добровольные самосжигания, конечно, поддерживали в народе особое уважение к этому жреческому сану.

Первыми апостолами-мучениками у Литовского народа почитаются св. Войтех и св. Брун. В конце X века архиепископ чешской Праги Войтех (или Адальберт) отправился проповедовать Евангелие языческим народам на берега Балтийского моря, под покровительством польского короля Болеслава Храброго. Он и два его спутника однажды углубились в лесную чащу и, остановясь посреди ее на поляне, прилегли отдохнуть. Скоро их разбудили дикие крики. Миссионеры, не зная того, очутились в заповедном лесу, куда доступ чужеземцам был возбранен под страхом смерти. Старший жрец первый ударил святого мужа в перси; а остальные его докончили. Болеслав отправил посольство с просьбою выдать ему останки Войтеха и освободить из оков его спутников. Пруссы потребовали и получили столько серебра, сколько весило тело мученика. Оно с великим торжеством было положено в Гнезненском соборе. Спустя лет десять или одиннадцать (в 1109 г.) такая же мученическая кончина от языческой Литвы постигла и другого христианского апостола, Бруна, того самого, который ходил в Южную Русь и гостил в Киеве у Владимира Великого. Болеслав Храбрый опять выкупил тело святого мужа и замученных вместе с ним его спутников. Подобная судьба проповедников возбудила сильное негодование в католическом мире, особенно при папском дворе. Тот же Болеслав с большим войском двинулся вглубь Пруссии. Поход был предпринят зимою, когда болота и озера, служившие самой надежной обороной, покрылись льдом, который представлял прочный мост для войска. По неимению крепостей пруссы не могли оказать сильного сопротивления. Поляки разграбили и сожгли много деревень, проникли в самое Ромово и разрушили святилище; идолы богов были сокрушены, а жрецы преданы мечу. Наложив дань на пруссов, король с торжеством воротился домой. После того упало значение прусского Ромова и самого Криве-Кривейто. Местопребывание его вместе с главным святилищем перешло в среду принеманской Литвы на устье Дубиссы, откуда впоследствии перед напором новой религии священный Знич перенесен еще далее – на устье Невяжи, потом на берега Вилии в Кернов и наконец в Вильну.

Кроме жрецов, у литвинов были и жрицы, или вайделотки, которые поддерживали огонь в святилищах женских божеств и под страхом смерти обязаны были сохранять целомудрие. Были также вайделотки, занимавшиеся разного рода знахарством или ведовством, т.е. гаданиями, прорицаниями, лечением и т.п. Религиозное усердие литвинов особенно выражалось обильными жертвоприношениями животных, каковы конь, бык, козел и пр. Часть жертвенного животного вайделоты сожигали в честь божества; остальное служило для пиршества. В торжественных случаях были в обычае и жертвы человеческие; напр., за победу благодарили богов сожжением живых пленников; чтобы умилостивить некоторые божества, приносили в жертву детей.

Погребальные обычаи Литвы были почти те же, что у русских славян. Здесь также господствовало сожжение знатных покойников с их любимыми вещами, конем, оружием, рабами и рабынями, охотничьими собаками и соколами. Литвин тоже верил, что загробное существование похоже на настоящее и что там будут те же отношения между господами и слугами. Погребение тоже сопровождалось пиршеством вроде славянской тризны, причем выпивалось большое количество хмельного меду и пива (alus). Остатки сожженных трупов собирались в глиняные сосуды и зарывались в полях и лесах; иногда над могилами насыпали курганы и обкладывали их камнями. Вера в очистительное действие огня была так сильна у этого народа, что были нередкие случаи, когда старцы, больные и увечные заживо всходили на костер и сожигались, считая такую смерть самою приятною богам. Тени покойников часто представлялись воображению литвинов в полном вооружении на крылатых конях. Любопытно, что подобные представления существовали также у ближайшего к Литве славяно-русского племени, кривичей, и сохранялись даже в первые века их христианства. При этом благочестивые люди смешивали представление о покойниках с понятием о бесах или злых духах. Так, киевский летописец под 1092 годом передает следующее баснословное известие. В Друтске и Полоцке бесы рыскали по улицам на конях и насмерть поражали людей; народу были видимы только конские копыта, и тогда шел говор, что "навье (мертвецы) бьют Полочан".

Литва и Русь

Политическое дробление Литовского народа и уединенное неподвижное состояние его, нарушаемое местными незначительными войнами, могли продолжаться до тех пор, пока ниоткуда не грозила опасность его независимости. Бедность и дикость Литвы побуждали ее иногда предпринимать мелкие набеги на более зажиточных соседей, т.е. Русь и Польшу; но князья этих стран в свою очередь начали теснить Литву. Таким образом, с юга стали напирать на нее польские славяне, а с востока – русские; те и другие успели ранее ее развить свой государственный быт и свою гражданственность. Вместе с тем христианство начало с разных сторон вторгаться в литовские пределы, Тогда и литовское племя мало-помалу выступает на историческое поприще. Леса и болота оказывались не всегда надежною защитою от внешних неприятелей, явилась потребность собирать и объединять свои силы. В это время у литвинов пробудилась воинственная энергия и усилилась власть военных вождей, то есть власть княжеская, которая постепенно берет верх над влиянием духовенства и жреческого сословия. По свидетельству нашей летописи, уже Владимир Великий и его сын Ярослав ходили на ятвягов и на Литву. С тех пор известия о враждебных столкновениях Руси с Литвою повторяются чаще и чаще. Долгое время перевес оставался за русскими дружинами, которые проникали вглубь литовских земель и брали с них дань скотом, челядью, звериными шкурами, а с беднейших жителей, по сомнительному свидетельству польского летописца, будто бы собирали дань лыками и вениками. Борьбу с Литвою вели преимущественно князья Волынские и Полоцкие. Из Волынских, как известно, прославились в этой борьбе особенно Роман Мстиславич и потом сын его Даниил Галицкий. Не так успешно велась она со стороны полоцких князей. Хотя кривские торговцы и переселенцы продолжали проникать в литовские земли, но сама Полоцкая земля во второй половине XII века уже много терпела от литовских набегов и разорений. Первоначально вооруженная дубинами, каменными топорами, пращами и стрелами Литца совершала набеги большею частию на своих лесных конях и старалась напасть внезапно, оглашая воздух своими длинными трубами. Через реки она переправлялась в легких лодках из зубровой шкуры, которые возила за собою; а за недостатком лодок просто переплывала реки, держась за хвосты коней. Сношения с соседями и награбленная добыча потом дали литвинам возможность приобретать железное вооружение, так что у них появились мечи, шлемы, брони и т.д. Воинственный дух все более к более воспламенялся. В эту эпоху не только встречаем у полоцких князей наемные литовские отряды; но и некоторые литовские князья уже настолько богаты, что нанимают в свою службу отряды из русской вольницы. Оки уже не ограничиваются одними набегами, но облагают данью пограничные земли кривичей и дреговичей и даже завоевывают целые области.

Певец "Слова о полку Игореве", изображая печальное состояние Южной Руси, терзаемой Половцами, в таком виде рисует положение Руси Полоцкой, угнетаемой Литвою, и прославляет геройскую смерть одного из удельных князей, Изяслава Васильковича: "Уже Сула не течет светлыми струями к городу Переяславлю. А Двина мутно течет у Полочан под грозным кликом поганой Литвы. Один только Изяслав сын Васильков позвонил острыми мечами о шеломы литовские, соревнуя славе деда своего Всеслава; но и сам он лежит в кровавой мураве под червлеными щитами, изрубленный мечами литовскими. Не было с ним брата Брячислава и другого брата Всеволода; один он изранил жемчужную душу из храброго тела чрез золотое ожерелье". Поэт объясняет далее, что полоцкие Всеславичи собственными крамолами наводили поганую Литву на свою землю, подобно тем князьям, которые такими же крамолами навели на землю Русскую поганых половцев.

Во время борьбы с Русью мелкие литовские князья начали соединяться и составлять союзы для общего действия. Особенно подобные союзы выступают против сильных князей Волынских. По смерти своей грозы, Романа Мстиславича, князья Литовские вошли в переговоры с его женою и сыновьями и прислали посольство для заключения мира. По этому поводу волынский летописец сообщает целый ряд их имен. Старейшего между ними он называет Живинбудом; потом следуют: Давьят и его брат Виликаил, Довспрунг с братом Миндогом, жмудские владетели Ердивил и Выкинт, некоторые члены родов Рушковичей (Клитибут, Вонибут и т.д.) и Булевичей (Вишимут и др.) и некоторые князья из области Дяволтвы, лежавшей около Вилькомира (Юдьки, Пукеик и пр.). Подобные союзы с старейшим князем во главе, естественно, пролагали путь к собиранию литовских родов и племен в одну политическую силу, то есть пролагали путь единодержавию. Последнее явление было ускорено новой опасностью, которая начала угрожать литовской религии и независимости с другой стороны: от двух немецких рыцарских орденов .

Источниками для первоначальной истории, религии и быта Литовского племени служат известия средневековых географов и летописцев, каковы: Вульфстан (который описывает Литву под именем Эстов. См. в переводе Дальмана у Шафарика т. II, кн. 3), Дитмар Мерзербургский, Адам Бременский, Гельмольд, Мартин Галл, Кадлубек, Генрих Латыш, Русская летопись по Ипатьевскому списку. Passio S. Adalberti episcopi et martirs и Historia de predicatione episcopi Brunonis cum suis capellanis in Pruscia et martirio eorum. (у Белевского Monum. Poloniae Histor. T. I). Наиболее подробные сведения о быте и религии Литвы, особенно пруссов, в Хронике Прусско-Тевтонского ордена Петра Дюисбургского, писавшего в первой четверти XIV века (Chronicon Prussiae. Jena. 1679. Издание Христофора Гаркноха; с присоединением сочинения неизвестного автора Antiquitates prussicae). Из писателей XV века довольно сведений о Литве у Ддугоша, но не всегда достоверных (он пустил в ход известие о дани вениками и лыками, которое, между прочим, повторяется в так наз. Густынской летописи под 1205г.). Из писателей XV века особенно заслуживают внимания: Лука Давид, у которого под руками была летопись Христиана, первого епископа Прусского, Симон Грунау, Ласицкий (De diis Samogitaram. Реферат о нем Мержинского в Трудах третьего Археологич. съезда) и наконец Матвей Стрыйковский – Kronika Polska, Litewska etc. 1876. 2 тома). К тому же XVI веку можно отнести неполную "Хронику Литовскую", известную под именем владельца рукописи Быховца. Издание Нарбута. Wilno. 1846. Далее пособиями служат: Кояловича – Historya Litwaniae. Dantisci. 1650. Изд. Форстера. (Он сильно пользовался Стрыйковским.) Фойгта – Geschichte Preussens. Шафарика – Славян. Древн. Т. I. кн. 3. Обширный труд Нарбута Diezje starozytne narodu Litewskiego. Wilno. 9 томов. Первые три тома, относящиеся до быта, религии и древнейшей истории Литвы, изданы в 1835 – 1838 гг. Этот историк послужил образцом для последующих польских писателей о Литве. Из них особенно укажем Ярошевича – Obraz litwy. 3 части. Vilno. 1844 – 1845 и Крашевского – Litwa. 2 тома. Warschawa. 1847 – 1850. На русском языке: Кеппела "О происхождении языка и Литовской народности" (Материалы для истории проев, в России. 1827). Боричевского по "Сведения о древ. Литве" и "О происхождении названия и языка Литовского народа" (Журн. Мин. Н. Пр. XLII и XLVI). Киркора "Черты из истории и жизни Литовского народа". Вильна. 1854. Кукольника "Исторические заметки о Литве". В. 1764. Беляева "Очерк истории северо-запад, края России". В. 1867. Кояловича "Лекции по истории Запад. России". М. "Литва и Жмудь" (2-й том Соч.). Миллера и Фортунатова "Литовские народные песни". М. 1873. Кроме того Гануша – Die Wissenschaft des Slawichen Mythus, im weitesten den altpreussisch-Lithauischen Mithus mil umfassenden Sinne. Lemberg. 1842. Шлейхера – Handbuch der Lith. Sprache. Шегрена Uber die Wohnsitze und die Verhaltnisse der Jatwagen. S.-Ptrsb. 1858. По поводу ятвягов см. также "Записки о западной части Гродненской губернии" в Этногр. Сборнике 1858 г. Вып. 3. Упомяну еще: неоконченное сочинение Венелина "Леты и Славяне" (Чт. Об. И. и Др. 1846. № 4), где он пытается сближать Литовское племя с Латинским на основании языка и религии, и Микуцкого "Наблюдения и замечания о Лето-Славянском языке" (Записки Геогр. Об. I. 1867); Дашкевича "Заметки по истории Литовско-русского государства". Киев. 1885, и Брянцева "История Литовского государства с древ, времен". Вильна. 1889. Проф. Кочубинского "Литовский язык и наша старина". (Труды IX Археол. Съезда. Т. 1. М. 1895). Ф.Покровского "Курганы на границе современной Литвы и Белоруссии". (Ibid.)

Первоначальная история Литовского народа пока мало исследована и разъяснена. Польские и западнорусские писатели XV и XVI вв., особенно Длугош, Кромер, Матвей Меховий, Стрыйковский и автор Хроники Быховца украсили ее легендами и учеными рассуждениями о скифах, готах, герулах, аланах, ульмигерах и т.п. Между прочим, во главе Литовской истории они Большею частию поставили сказку о римском выходце Палемоне, который с 500 воинов приплыл на берега Немана и здесь основал Литовское княжение, Его три сына Боркус, Кунас и Сперо разделили между собою Литовскую землю; но Боркус и Сперо умерли без наследников, и землю их наследовал Кунас. Сын его Керн построил город Кернов, где утвердил столицу. Литовская земля раздробилась на уделы между его потомками. Под влиянием сходной с этим русской басни о трех братьях Варягах, польские и некоторые русские историки Литвы XIX века, с Нарбутом во главе, не только дали веру сказке о Палемоне и его сыновьях; но и начали доказывать, что он пришел не из Рима, а из Скандинавии, как Рюрик, Синеус и Трувор, и, следовательно, Литовское княжество, подобно Русскому, основано Норманнами. От Палемона и его сподвижника Довшпрунга (соответствующего нашему Оскольду) выведена была генеалогия литовских князей до самого XIII века включительно. Рядом с легендою о Палемоне и его трех сыновьях стоит еще легенда о двух братьях Вайдевуте и Брутене, из которых первый сделался светским владетелем Литвы и имел 12 сыновей, разделивших его земли между собою; а второй был устроителем Литовской религии и первым Криве-Кривейто. Позднейшие писатели и эти мифические лица также причислили к сонму Скандинавов. Относительно Криве-Кривейто любопытно мнение г. Мержинского, высказанное на VI и IX археол. съездах (см. Труды сих съездов): он считает известия о его чрезвычайной власти сильно преувеличенными.