Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения

Большое влияние на духовность русского народа и российской истории оказала церковная реформа патриарха Никона. По сегодняшний день этот вопрос открыт. Историческая литература не полностью раскрыла причины раскола и присутствие старообрядчества в православной церкви на Руси.

Церковные реформы нашли не только сторонников, но и противников. Каждый из них приводит обоснованные доводы своей правоты и имеет свою интерпретацию событий. Странники придерживаются мнения, что реформа привела к исчезновению церковных различий между русской и византийской православными церквями, была устранена путаница в обрядах и книгах. Они так же утверждают о неизбежности реформы, которую провел любой патриарх того времени. Противники считают, что православия на Руси пошло собственным путем развития, и сомневаются в правдивости церковных книг и обрядов православной церкви в Византии, которые были образцом для Никона. Они считают, что греческой церкви стоило быть преемницей русской. Никон для многих стал разрушителем русского православия, которая была в то время на стадии подъема.

Конечно защитников Никона больше, включая современную православную церковь. Большинство исторических книг написано именно ими. Что бы прояснить ситуацию, следует выяснить причины церковной реформы патриарха Никона, познакомиться с личностью реформатора, узнать обстоятельства раскола русской православной церкви.

Причины церковной реформы патриарха Никона

В конце XVII века в мире утвердилось мнение, что только Русская Православная церковь оказалась духовной наследницей православия. До XV век Русь была преемницей Византии. Но позже на нее стали часто нападать турки, а экономика страны ухудшалась. Греческий император обратился к Папе Римскому за содействие в объединении двух церквей со значительными уступками Папе Римскому. В 1439 году состоялось подписание Флорентийской унии, в котором участвовал Московский митрополит Исидор. В Москве сочли это за измену православной церкви. Образование Османской империи на месте Византийского государство было расценено как кара божья за измену.

В России происходило укрепление самодержавия, монархия стремилась к подчинению себе церковной власти. Издавна церковь имела большое влияние на жизнь людей: она помогла избавиться от монголо-татарского ига, объединила русские земли в единое государство, была ведущей в борьбе со Смутой, утвердила Романовых на престол. Однако русское православие всегда было подчинено государственной власти в отличие от римско-католической. Русь была крещена князем, а не духовным лицом. Так приоритет властей был предусмотрен с самого начала.

Православные соборы оставляли имеющие земли, но в будущем могли присоединять другие только с одобрения царя. В 1580 году ввели запрет на приобретение любым способом церковью земель.

Русская церковь развилась до патриаршества, которое способствовало дальнейшему расцвету. Москву стали называть Третьим Римом.

К середине XVII века изменения в обществе и государстве требовали укрепления церковной власти, объединению с другими православными церквями балканских народов и Украины и масштабного реформирования.

Поводом реформирования стали церковные книги для богослужения. На лицо были видны различия в практических вопросах между русской и византийской церквями. С XV века велись споры о «посолонном хождении» и «аллилуйе». В XVI веке обсуждались значительные расхождения в переведенных церковных книгах: мало кто из переводчиков хорошо владел обоими языками, монахи-переписчики были малограмотными и во время переписывания книг допускали много ошибок.

В 1645 году в Восточные земли был отправлен Арсений Суханов для переписи чинов греческой церкви и осмотре святых мест.

Смута стала угрозой для самодержавия. Стал вопрос в объединении Украины и России. Но различия в религии были препятствием для этого. Отношения между церковной и царской властью начали накаляться и требовали значительных реформ в религиозной области. Нужно было наладить отношения с церковной властью. Царь Алексей Михайлович нуждался в стороннике реформирования русской церкви, который сможет возглавить их. Приближения русской церкви к византийской было под силу только самостоятельной и сильной патриаршей власти, обладающей политическим авторитетом и способной организовать централизованное управление церковью.

Начало церковной реформы патриарха Никона

Реформа по изменениям церковных обрядов и книг готовилась, но обсуждалась она не у патриарха, а в окружении царя. Противником церковной реформы был протопоп Аввакум Петров, а сторонником – архимандрит Никон, будущий реформатор. Так же в обсуждении участвовали протопоп Кремля Стефан Вонифатьев, царь Алексей, постельничий Ф.М. Ртищев с сестрой, дьякон Фелор Иванов, священники Даниил Лазарь, Иван Неронов, Логгин и др.

Присутствующие стремились к исключению чиновных нарушений, многогласия, разночтений; повышению учительских элементов (проповеди, поучений обучающая религиозная литература), нравственного уровня духовных лиц. Многие верили, что постепенно корыстные пастыри будут сменены исправленным духовенством. Все это должно происходить при уверенной поддержке царя.

В 1648 году Никона назначили Псковским и Новгородским митрополитом, многих приверженцев благочестия были переведены в крупные города и назначены на посты протопопов. Однако они не нашли своих последователей в приходском духовенстве. Принудительные меры для повышения благочестия прихожан и священников привели к возмущению среди населения.

В период с 1645 по 1652 год Печатный двор Москвы издал множество церковной литературы, в том числе книги для чтения на религиозные темы.

Провинциальные ревнители благочестия считали, что отличия между русской и византийской церковью появились вследствие потери греками истинной веры из-за присутствия в Византии туркав и сближению с римской церковью. Аналогичная ситуация была и с украинской церковью после реформ Петра Могилы.

Приближенные царя имели противоположное мнение. По политическим соображениям они придерживались отказа от оценки греческой церкви, которая отошла от истинной веры. Эта группа призывала устранить различия в системе богословия и церковных обрядах, взяв за образец греческую церковь. Этого мнения придерживалось меньшинство светской власти и духовенства, но которое оказывала большое влияние на жизнь народа. Не дождавшись унификации, царь со столичными ревнителями благочестия начали самостоятельно закладывать фундамент для будущей реформы. Начало реформы Никона началась с приезда киевских ученых-монахов с отличным знанием греческого языка для введения исправления церковных книг.

Недовольный патриарх Иосиф на церковном собрании решил положить конец вмешательству. Он отверг «единогласия», объяснив тем, что прихожане не могут выстоять столь продолжительную службу и получить «духовную пищу». Царь Алексей остался недоволен решением собора, однако отменить его не мог. Он передал решение вопроса константинопольскому патриарху. Через 2 года был собран новый собор, который отменил решение предыдущего. Патриарх оказался недоволен вмешательством царской власти в церковные дела. Царь нуждался в опоре для разделения власти.

Никон происходил из крестьянской семьи. Природа наделила его хорошей памятью и умом, а сельский священник обучил грамоте. В

лет он уже был священником. Своей монолитностью и уверенностью Никон понравился царю. Молодой царь чувствовал себя уверенным рядом с ним. Сам же Никон открыто эксплуатировал мнительного царя.

Новый архимандрит Никон стал активно участвовать в церковных делах. В 1648 году он становиться митрополитом в Новгороде и проявляет свое владычество и энергию. Позже царь помог стать Никону патриархом. Тут проявились его нетерпимость, жесткость и резкость. Непомерное честолюбие развилась со стремительной церковной карьерой.

В далеких планах нового патриарха было избавление церковной власти от царской. Он стремился к равноправному управлению Россией вместе с царем. Реализация планов началась в 1652 году. Он потребовал переноса мощей Филиппа в Москву и «молебную» царскую грамоту для Алексея. Теперь царь замаливал грехи своего предка Ивана Грозного. Никон значительно поднял авторитет патриарха России.

Светская власть соглашалась с Никоном, что бы провести церковные реформы и решить острые внешнеполитические вопросы. Царь перестал вмешиваться в дела патриарха, допустил его к решению важных внешних и внутренних политических вопросов. Образовался тесный союз царя и церкви.

Никон устранил прежние вмешательства в дела церкви своих коллег и даже перестал с ними общаться. Энергичность и решительность Никона определили характер будущей церковной реформы.

Суть церковных реформ патриарха Никона

В первую очередь Никон занялся исправление книг. После своего избрания он организовал систематичное исправление не только ошибок, но и обрядов. Основывался он на древних греческих списках и консультаций с Востоком. Изменение обрядов многие восприняли как непростительное посягательство на веру.

В церковных книгах было множество опечаток и описок, небольших разногласий в одинаковых молитвах.

Основные отличие русской церкви то греческой были:

Осуществление проскомидии на 5 просфорах вместо 7;

Сугубая аллилуйя заменила трегубую;

Хождение было по солнцу, а не против него;

Не было отпуска из царских врат;

Для крещения использовали два перста, а не три.

Не везде реформы принимались народом, но возглавить протест пока никто не решался.

Церковная реформа патриарха Никона была необходима. Но ее стоило проводить постепенно, что бы народ смог принять и привыкнуть ко всем изменениям.

Суббота, 27 Сен. 2014

Великий русский Раскол можно назвать великой религиозно-национальной катастрофой. Он явился следствием Никоновской реформы, которая не обоснована ни богословски, ни канонически, она была навязана Церкви искусственно. Главным творцом реформы является царь Алексей Михайлович, а не Никон, который был всего лишь исполнителем. Широко распространено мнение, что якобы реформа XVII века проводилась с целью исправления ошибок и описок, вкравшихся в богослужебные тексты с течением времени, но мнение это весьма далеко отстоит от истины. Сравнение старых и новых текстов приводит к мысли, что производилась тщательно замаскированная сознательная, порча текстов по принципу “чем хуже – тем лучше”. Добровольными сторонниками никоно-алексеевской “реформы” в то время стали на Руси все тайные враги Православия, поскольку “реформа” давала возможность безнаказанно поглумиться над Церковью.

“Издать закон, чтобы в Церкви Русской всё подведено было под пра-вила соборов отцов греческих...”

Из инструкции иезуитов Самозванцу, как ввести унию в России.

Поместный Собор Русской Православной Церкви 1971 года торжественно отменил клятвы (анафематствования) на старые обряды и на придерживающихся их. Старые русские обряды были признаны спасительными и равночестными новым обрядам. В докладе, зачитанном на Поместном Соборе, никонова реформа характеризовалась как “крутая и поспешная ломка русской церковной обрядности”, предпринятая в силу ошибочного взгляда на об-рядовые различия, как на различие в вере. Основания для замены двоеперстия на троеперстие объявлялись более, чем сомнительными, а воззрение на старые русские церковные обряды как еретические отвергалось, как неправильное и необоснованное.

Неожиданным это постановление Собора может показаться лишь незнакомым с проблемой, в действительности равночестность старых и новых обрядов признавалась церковными властями уже давно. И это не могло быть иначе, поскольку церковная жизнь русского народа, со времени принятия им крещения и вплоть до наших дней, зиждется на вере равноапостольных Владимира и Ольги, преподобного Сергия Радонежского, святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, этих несомненных двуперстников (в этом смысле Русская Церковь - укоренена в старообрядчестве). Уже в 1765 году в “Увещании православной кафолической Церкви” митр. Платона (Левшина) признавалась православность старых обрядов и спасительность их употребления.

В 1800 г. императором Павлом было разрешено и утверждено так называемое Единоверие, при котором старообрядцам, канонически подчиненным священноначалию РПЦ, дозволялось иметь священников для совершения богослужения по старому обряду.

Ряд положительных решений по вопросу отношения к Старообрядчеству был принят церковными органами в 1906, 1918 и 1929 годах.

Таким образом, Собор 1971 года лишь подвел итог многолетней дискуссии по старому обряду, а говоря точнее, утвердил решения Священного Синода, принятые еще в 1929 году. Вот как это выражено в соборном определении:

“Рассмотрев вопрос... с богословской, литургической, канонической и исторической сторон, торжественно определяем:

1. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 г. о признании старых русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им.

2. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 г. об отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящихся к старым обрядам и, в особенности, к двуперстию, где бы они ни встречались и кем бы они ни изрекались.

3. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 г. об упразднении клятв Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православноверующих христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие.

Освященный Поместный Собор Русской Православной Церкви любовию объемлет всех свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих себя старообрядцами... Да приведет Господь расстоящаяся паки воедино, и в любви друг ко другу да исповедуем и славим едиными устами и единым сердцем Отца и Сына и Святаго Духа”.

Пожалуй, можно сказать, что исполнилось то, о чем писал в 1912 г. известный церковный историк, профессор Московской Духовной Академии Н.Ф. Каптерев: “Осуждение собором 1667 года, руководимого двумя восточными патриархами, русского старого обряда было, как показывает более тщательное и беспристрастное исследование этого явления, сплошным недоразумением, ошибкою, и потому должно вызвать новый соборный пересмотр всего этого дела и его исправление, в видах умиротворения и уничтожения вековой распри между старообрядцами и новообрядцами... чтобы Русская Церковь попрежнему стала единою, какою она была до патриаршества Никона”.

Но если старые обряды равночестны новым, то прежде всего напрашивается вывод, что никонова реформа была вообще не нужна?.. Именно это и подтвердил профессор Ленинградской Духовной Академии протоиерей Иоанн Белевцев в своем докладе на 2-ой Международной церковно-научной конференции, проходившей в Москве 11-19 мая 1987 г.: никонова реформа была “богословски не обоснованной и совершенно не нужной”.

Итак, великий русский Раскол, который, не боясь преувеличений, можно назвать великой религиозно-национальной катастрофой, явился следствием реформы, которая, как выяснилось, не была обоснована ни богословски, ни канонически и просто-напросто была не нужна Церкви.

Не слишком ли категоричны эти выводы? В таком случае кому нужна была эта “реформа”, каковы были ее истинные причины и цели, кто являлся ее творцом? Предлагаемая работа и есть краткое, в объеме журнальной статьи, изложение сути затронутой проблемы.

Более подробно на эти вопросы автор настоящей статьи попытался ответить в своей книге под названием “Церковная реформа XVII века, её истинные причины и цели”, Рига, 1992, Ч.1,2 (300 стр.). С добавлением третьей и четвертой части в связи с углублением разработки темы, а также уточнением ряда деталей, книга была издана под заголовком “Церковная «реформа» XVII века как идеологическая диверсия и национальная катастрофа” (М., 2003)

Главный вывод исследования совпадает с заявлением проф. прот. И.Белевцева, а именно: никонова реформа не обоснована ни богословски, ни канонически, эта реформа была навязана Церкви искусственно. Главным творцом реформы является царь Алексей Михайлович, а не Никон, который был всего лишь исполнителем, поэтому и реформу более справедливо было бы назвать алексеевской, а не никоновской, тем более, что и реформаторской деятельностью Никон занимался всего шесть лет, в период его пребывания на патриаршей кафедре с 1652 по 1658 год, для царя же реформа была делом всей его жизни вплоть до 1676 года (дата смерти).

Н.Ф.Каптерев в своей книге “Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович” пишет:

“Инициатива произвести церковную реформу, в смысле объединения наших церковных чинов, обрядов и богослужебных книг с тогдашними греческими, принадлежит не Никону, а царю Алексею Михайловичу и его духовнику, протопопу Стефану Вонифатьевичу. Они первые, еще до Никона, задумали произвести церковную реформу, ранее наметили ее общий характер и начали, до Никона, понемногу приводить ее в исполнение; они еще до Никона вызвали в Москву из Киева знающих греческий язык книжных справщиков, с помощью которых еще до Никона уже начали исправлять наши книги с греческих и, что главное, они же создали и самого Никона как реформатора-грекофила. Никон, сделавшись патриархом, только выполнял ту программу, какая ему дана была, конечно, в самых общих чертах, царем и Стефаном Вонифатьевичем. Правда, что в самое выполнение программы царь активно не вмешивался, предоставив в этом деле Никону полную свободу”.

Широко распространено мнение, что якобы реформа XVII века проводилась с целью исправления ошибок и описок, вкравшихся в богослужебные тексты с течением времени, но мнение это весьма далеко отстоит от истины. Объективное сравнение текстов богослужебных книг предреформенных, иосифовской печати, и послереформенных не оставляет сомнений в ложности утверждения о недоброкачественности предреформенных богослужебных книг - описок в этих книгах, пожалуй, меньше, чем опечаток в современных нам книгах. Более того, сравнение текстов позволяет сделатькак раз противоположные выводы: послереформенные тексты значительно уступают по доброкачественности предреформенным, поскольку в результате так называемой правки в текстах появилось огромное количество погрешностей разного рода и даже ошибок (грамматических, лексических, исторических, догматических и пр.). Примеры сравнения текстов будут приведены ниже.

Ближайшей же целью реформы было достижение единообразия между русской и греческой церковной практикой, взяв за образец греков, на что указывает и Н.Каптерев в вышеприведенном высказывании. Это отмечено и в докладе митрополита Никодима, зачитанном на Поместном Собо-ре 1971 года. Цель же церковного единообразия с греками диктовалась исключительно политическими соображениями.

Дело в том, что царь Алексей Михайлович первым из русских царей всерьез готовился воссесть на древний Византийский престол, став тем самым во главе вселенского Православия, всерьез готовился сделаться наследником и продолжателем дела древних православных греческих царей. Можно сказать, что политическая наивность этих замыслов вполне соответ-ствовала наивности и недалекости самого царя, которого с полным основанием можно назвать бедой России да и вселенского Православия на все времена. Реформа для достижения церковного единообразия по греческому образцу была для царя первой ступенью в осуществлении его замыслов, как бы идеологическим фундаментом для будущего политического единения всех православных государств под его державой в единую Великую Греко-Российскую Восточную империю.

Вот как говорит об этом Н. Каптерев: “Алексей Михайлович считал себя преемником древних благочестивых греческих императоров не только в делах веры и благочестия, но и законным наследником их царства, верил, что ему или его преемникам, действительно, суждено в будущем владеть самым Константинополем и всеми православными народами, томящимися под турецким игом... Ему не чужда была мысль сделаться освободителем православных народностей из-под турецкого ига и овладеть, как своим наследием, Константинополем, и церковное единение он считал первою и необходимою ступенью будущего политического единения”.

К сожалению, эта мысль царю Алексею была не только не чужда, но этой мысли была подчинена вся его жизнь и вcя его деятельность. Идея наследования Византийского престола стояла перед русским самодержавием и во время опубликования Н. Каптеревым своего исследования, отсюда понятно, почему историк говорит на эту тему весьма осторожно и уклончиво.

Историософскую суть явления сформулировал в 1938 г. на лекции студентам Парижского богословского института в кратком высказывании, на котором лежит отблеск гениальности, известный русский историк и богослов А.В. Карташев:

“Задача Третьего Рима в голове молодого царя Алексея Михайловича воспылала мечтой освободить православных от турок и войти в Царьград василевсом всего Православия, а его друга патр. Никона - служить литургию в Св. Софии во главе четырех остальных патриархов. Для этого спешно нужно согласовать все книги и обряды с греческими. Началась неграмотная и нетактичная ломка. А греческим справщиком у патр. Никона оказался Арсений, выученик униатской коллегии в Риме, а оригиналом для исправления новопечатные греческие книги, изданные в Венеции. Московская церковная элита в лице избранных протопопов с Авва кумом во главе ревниво и бурно восстала против этих латинских тенет, вдруг опутавших Св. Русь, с пророческим гневом разорвала их и создала, при слепоте и упорстве властей, широкое народное старообрядческое движение”.

Сама идея политического объединения всех православных народов под державой русского царя возникла после падения Византии в 1453 году. Тот факт, что Россия стала духовной наследницей Византии не вызывал сомнений ни у кого. В 1516 г. старец Филофей в послании к вел. князю Василию III пишет ставшие потом знаменитыми слова: “Вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, третий (т.е. Москва. - Б.К. ) стоит, а четвертому не быти... Един ты во всей поднебесней христианом царь”. На этой идее об исключительном призвании русского царя в православном мире и был воспитан Алексей Михайлович, причем столь основательно, что, став царем, будучи еще, можно сказать, ребенком, решил (не от большого ума, добавим) в своем лице воскресить образ древних греческих императоров. К войне с турками подстрекали, подталкивали и великого князя Василия III, и Ивана Грозного, но они были достаточно умными политиками и на эту провокацию не поддались - начать войну с гигантским Османским султанатом, раскинувшимся почти на полмира, было бы просто политическим безумием.

Заинтересованность в этом деле порабощенных турками греков вполне понятна, но известно также, кому кроме греков выгодно было втянуть русских в борьбу с турками: “угроза турецкого нашествия тревожила Западную Европу вплоть до поражения турок под стенами Вены в 1683 году” (Ю.А. Петросян).

А вот что говорит прот. Н. Новосад: “У папства в эту эпоху (ХVI-ХVII вв.) была давняя идея, которую папы желали внушить всей Европе: идея крестового похода для изгнания турок из Европы. Эту идею разделял также польский король Стефан Баторий. План борьбы с турками одинаково старательно разрабатывался и в Риме, и в Польше. При этом полагали, что для достижения успеха необходимо привлечь Москву в качестве орудия, а чтобы удобнее пользоваться этим орудием, нужно было подчинить его папе... Москве нужно было навязать царя католика, - так думали Стефан Баторий и Поссевин, считая это лучшим средством, чтобы окатоличить Москву и заручиться ее помощью”.

Таким образом, план борьбы с турками старательно разрабатывался и в Риме, и в Польше, причем Ватикан хочет использовать Москву как орудие в борьбе с турками и одновременно окатоличить ее. К последнему Ватикан был весьма близок в авантюре с самозванщиной. А чтобы втянуть русских в войну с турками, самой привлекательней приманкой для московитов и будет Константинопольский престол.

“Викарий всего севера”, папский легат Антонио Поссевино, приехав в Москву, вручил царю Ивану Грозному богато украшенную книгу о Флорентийской унии, тем самым давая понять, что “все беды России легко исправимы, если русские не погнушаются принять унию, целуя туфлю с ноги папы”. Легат без обиняков пообещал Грозному Царьградский престол, если он признает главенство римского папы:

“Если ты соединишься верою с папою и всеми государями, то при содействии их не только будешь на своей прародительской отчине, в Киеве, но и сделаешься императором Царьграда и всего Востока”.

На этот лукавый соблазн Византийским престолом Иван Грозный отвечал: “Что же до Восточной империи, то Господня есть земля; кому захочет Бог, тому и отдаст ее. С меня довольно и своего государства, других и бо`льших государств во всем свете не желаю”.

Вот истинная государственная мудрость и твердость, достойные истинного царя! Как же далек от этой мудрости оказался царь Алексей...

Этим предложением Царьградского престола Посеевино, пожалуй, и высказал всю программу римского католицизма по этому вопросу - вот кто толкал русских на восточную авантюру на протяжении ряда веков.

Еще в 1518 г. в Москву приезжал от папы Льва Х легат, доминиканский монах Николай Шомберг, который склонял великого князя Василия III Ивановича соединиться с другими государями Европы для изгнания турок из Греции. В качестве приманки опять фигурирует Царьградский престол: “Чтобы подействовать на Василия Ивановича, ему представляли, что он вправе отнять у турок Царьград, как свое законное наследие, будучи сыном греческой церкви, и что если он соединится с римскою церковью, то папа увенчает его царскою короною и титулом, а русского митрополита возведет в сан патриарха”.

Воспитанник латинских школ во Флоренции и Венеции, бывший монах католического доминиканского монастыря, Максим Триволис (Грек), прибыв в Москву в этом же 1518 г., также призывает великого князя Василия к освобождению Константинополя от турок.

Приехавший в Россию за год до этого католик Сигизмунд Герберштейн, склоняет вел. князя к миру с Польшей для совместной борьбы с Османской империей.

В 1525 г. папа Климент VII прислал в Москву грамоту, предлагая снова принять участие вместе с другими государствами в изгнании турок из Константинополя.

Известно также, что в ХVII в. склоняли русское правительство к борьбе с турками иезуит-миссионер Ю. Крижанич и воспитанник иезуитских коллегий, объездивший всю Европу, Милеску Спафарий.

Таким образом, исторические факты свидетельствуют, что католицизм был весьма заинтересован в том, чтобы втянуть Россию в антитурецкую деятельность, и на протяжении длительного времени западные эмиссары упорно подталкивают русских к борьбе с турками.

Восточные же иерархи, по словам исследователя прошлого века С.А.Белокурова, постоянно увещали царя Алексея Михайловича начать поход против турок с целью завоевания Царьграда. Эти увещания начались, пожалуй, сразу после падения Византии (1453г.), но особенно они усилились в половине ХVII в. Назаретский митрополит Гавриил даже перевел на русский язык сказание о падении Царьграда, приурочивавшее это событие к 1653 году.

Иерусалимский патриарх Паисий в свой приезд в Москву убеждал царя Алексея Михайловича заключить союз с гетманом Хмельницким, с мутьянским и волошским воеводами для общих действий против турок. Об этом же патриарх Паисий, провожая Арсения Суханова в 1649 г. из Ясс в Москву, велел напомнить царю, а в грамоте Алексею Михайловичу написал следующее: “Пресвятая Троица... благополучно сподобит вас восприяти вам превысочайший престол великого царя Константина, прадеда вашего, да освободит народы благочестивых и православных христиан от нечестивых рук, от лютых зверей”.

Возможно, это провокационное благословение и утвердило окончательно царя Алексея в намерении принять конкретные меры по проведению в жизнь “греческого проекта”, первой стадией которого была церковная реформа по унификации русской и греческой церковной практики, приняв за образец греков. Конечно, подобное “пророчество”, высказанное патриархом от имени само-го Бога, могло смутить и соблазнить и не такого недалекого и лишь внешне благочестивого человека, каким был царь Алексей Михайлович. А спустя четыре года бывший Константинопольский патриарх Афанасий Пателар говорит, что греки имеют в лице русского царя “столп крепкий и утверждение вере и помощника в бедах и прибежище нам в освобождении”.

Для реализации “греческого проекта” патриарх Иерусалимский Паисий предлагает царю в качестве первого шага сущий “пустяк” - устранить некоторую обособленность Русской Церкви в богослужебных обрядах, отличавшую ее от других восточных Церквей. Для того, чтобы стать наподобие византийских императоров главою всех “ромеев”, восточных христиан, нужен был прочный единый идеологический фундамент.

При чрезвычайной заинтересованности Ватикана в том, чтобы любыми средствами втянуть русских в борьбу с турками, иезуитам, конечно, в то время не составляло большого труда активизировать провокационные увещания восточных иерархов, вечно нуждавшихся в деньгах и собиравших “милостыню” не только на Московской Руси.

Были и иные планы у врагов Православия, о чем будет сказано ниже. Во всяком случае, по-видимому, не будет ошибкой допустить, что много здесь было от сознательной провокационной деятельности зарубежных “спецслужб” того времени.

Искусные наставники внушили недалекому и юному тогда царю Алексею, что искание царьградского престола - дело святое, даже жертвенное, к чему обязывает его христианский долг и призывает сам Бог. Недаром патриарх Паисий для вескости и начинает свою речь прямо от имени Святой Троицы. И “греческий проект” овладел всеми помыслами царя и его окружения.

Известен разговор царя с греческими купцами: “Хотите ли вы и ждете ли, чтобы я освободил вас из плена и выкупил?” Они отвечали: “Как же может быть иначе? как нам не желать этого?” Царь сказал, обращаясь к вельможам: “Бог взыщет с меня за них... я принял на себя обязательство... принесу в жертву свое войско, казну и даже кровь свою для их избавления”.

Царь Алексей Михайлович принес в жертву этой идее неисчислимое количество душ православных христиан, своих соотечественников, казненных за сопротивление “реформе”, которую теперь с полным основанием можно назвать преступной, расколол саму Русскую Церковь, а освобождения греков из-под владычества мусульман так и не добился - и до наших дней Царьград называется Стамбулом.

После отъезда Антиохийокого патриарха Макария царь сказал боярам: “Молю Бога, прежде,чем умру, видеть его в числе четырех патриархов, служащим во святой Софии (т.е. в Константинополе. - Б.К. ) и нашего патриарха пятым вместе с ними”.

Конечно, если бы русский царь воссел на Константинопольский престол, то Никон, разумеется, был бы не пятым среди патриархов, а первым, и он прекрасно понимал это, что и обусловливало, при незаурядном честолю-бии, его особо заинтересованное отношение к “греческому проекту”.

Уже говорилось, что Никон как реформатор был созданием царя и его духовника Стефана. До патриаршества Никон, как и все русские в то время, весьма подозрительно относился к современным грекам, считая, что истинное благочестие сохранилось только у русских. Эти воззрения он, не скрывая, часто высказывал открыто и после переселения в Москву, когда сделался архимандритом. Однако, став патриархом, Никон, вдруг, заявляет себя завзятым грекофилом; совершился крутой переворот - порицатель греков становится их поклонником и почитателем. А давно ли говаривал: “гречане и малые росии (малороссы) потеряли веру и крепости и добрых нравов нет у них, покой и честь тех прель-стила, и своим нравом работают, а постоянства в них не объявилося и благочестия нимало”. “Понятно, под чьим влиянием и воздействием совершился этот переворот у Никона”, - пишет Н.Каптерев.

Несомненно, что Никон, войдя в приближение к царю, был посвящен в тайну “греческого проекта” и сделал соответствующие выводы со свойственной ему беспринципностью, превратившись из порицателя греков в их почи-тателя. Именно после этого он и ставится по желанию царя патриархом.

Н. Каптерев: “Царь и Стефан Вонифатьевич приняли меры, чтобы привить Никону, как кандидату в патриархи на место Иосифа, грекофильское направление, и Никон превратился, благодаря этим мерам, из грекофоба в грекофила, способного осуществить церковную реформу, ранее намеченную царем и Стефаном Вонифатьевичем”.

Так был найден и подготовлен исполнитель будущей роковой для Православия “реформы”, которая рассматривалась ее творцами как первый шаг к тому, чтобы России стать единственным православным царством, в которое войдут также разрозненные и покоренные турками православные народности.

Обработка кандидата на патриарший престол велась очень активно и, наконец, “Никон "созрел" в известном отношении настолько, что царь и Стефан Вонифатьевич смело могли предоставить ему по смерти Иосифа патри-аршую кафедру в полной уверенности, что он поведет дело церковной реформы в том именно духе и направлении, как это было намеченоими ранее”.

Никон, несомненно, подумывал в этой ситуации уже о вселенском патриаршестве и, зная его беспрецедентное властолюбие, можно заключить, что эта захватывающая дух перспектива и явилась главным и решающим фактором в “созревании” его в известном направлении и превращении в завзятого грекофила.

Показательно, что после своего недостойного и неумного демарша с демонстративным оставлением патриаршей кафедры (“а как ты, царь, теперь без меня обойдешься?”), когда призрак Византийского престола перестал тревожить воображение Никона, с него слетела также и маска напускного грекофильства, сменившаяся полнейшим равнодушием к собственной “реформе”, к книжным исправлениям, даже более того, у себя в монастыре он печатает книги снова по старым образцам.

Н. Каптерев: “Сам Никон никогда не считал себя инициатором в деле книжных исправлений... Оставив патриаршую кафедру, он совсем перестал интересоваться своею церковною реформою и, в конце, даже отнесся резко отрицательно как к тем самым грекам, по указаниям которых он производил свои церковные реформы, так и к самим печатным греческим книгам, на основе которых, главным образом, и велись все книжные исправления во время его патриаршества”.

Зато еще в 1653 г. бывший Константинопольский патриарх Афанасий Пателар писал в челобитной царю: “А брату моему и сослужителю, великому господину святейшему Никону патриарху московскому и всея Руси, освящати соборную апостольскую церковь Софию, Премудрость Божию” (имеется ввиду знаменитая Константинопольская София).

Подобные заявления царь и Никон, вероятно, и считали достаточным оправданием того свирепого террора, который они развязали против противников своей “реформы”.

Смерть патриарха Иосифа развязала руки грекофильствующим поборникам “реформы”, и они развивают в этом направлении бурную деятельность. Став патриархом, Никон сразу начинает рьяно копировать греческую церковную практику. Каптерев замечает: “Так и кажется, что Никон задался грандиозной идеей сделать из Москвы в церковном отношении вторую Византию”. Действительно, он переносит к нам греческие амвоны, греческий архиерейский посох, греческие клобуки и мантии, греческие церковные напевы, приглашает в Москву греческих живописцев, строит монастыри по образцу греческих, приближает к себе разных греков, всюду выдвигает на первый план греческий авторитет и т.п.

Оценивая, в частности, это слепое копирование современного греческого образца свящ. Павел Флоренский назвал деятельность патриарха Никона “реакционной и вообще антинациональной”.

Если сказать точнее, то реформаторскую деятельность Никона и прежде всего царя Алексея, следует признать антиправославной, антицерковной. Антинациональной, антирусской эта деятельность становится лишь в связи с органической связью России того времени с Православием. Особенно ярко антинациональный характер реформаторской деятельности выявился на соборе 1667 года, когда по царской программе официально была развернута кампания по оплеванию вековых православных русских традиций, обрядов, всего прошлого русского быта, кампания по оплеванию, фактически, всей вековой русской истории. Н.Каптерев оценивает эту соборную деятельность, как “тенденциозное унижение греками русской церковной старины, ее публичное тенденциозное поругание”.

Именно здесь и следует искать истоки современной болезни поругания и забвения своего исторического прошлого. Недаром и свящ. Павел Флоренский в одном из своих частных писем говорит, что “всемирная атмосфера испорчена едва ли не с ХVII века”. Тщательное исследование никоно-алексеевской церковной “реформы” ХVII века полностью подтверждает эту догадку, ибо русская духовная катастрофа по своим последствиям имеет не только местный российский, но глобальный характер.

На соборе 1667 г. царь передал все ведение дел в руки двух восточных патриархов, Паисия Александрийского и Макария Антиохийского, предварительно уверившись, что они будут проводить нужную ему линию, т.е. утверж-дение “реформы”, разумеется, постоянно контролируя их действия, оставаясь сам, по обычаю, в тени. И восточные патриархи, чувствуя момент, держат себя на соборе как авторитетные верховные судьи и безапелляционные решители всех русских дел.

Трудно представить, чтобы два этих зарубежных гостя, подобострастные и угодливые сборщики милостыни, находясь в центре России, в присутствии царя осмелились бы похулить, осудить всю русскую старину, даже анафематствовать старый русский обряд, если бы на это не было специальной санкции царя. “Самое бо`льшее, на что бы сам по себе мог отважиться приезжий в Москву греческий иерарх, - пишет Н.Каптерев, - это льстивое, на-пыщенное прославление русского царя, русского благочестия, публичное признание русских светом и опорою всего Православия”.

Как сообщает диакон Федор, по приезде в Москву с обоими патриархами имел беседу архимандрит Дионисий, грек, давно находившийся в Москве, который сказал им следующее: “Аще тако станете судити без помазания, и вам чести большия и милостыни довольной и даров не будет от великаго государя и от всех властей тако же, но сошлют вас в монастырь где, якоже и Максима Грека, нашего святогорца, и во свою землю не отпустят вас, аще в зазор станет дело. Как им надобно, так и пущайте. Патриархи же послушали его и творити тако стали, а не спорили ничего, токмо потакали”.

“Спорить” с царем в то время кому-либо, тем более приезжим гостям, хотя бы и патриархам, было попросту невозможно, оставалось лишь “потакать”. При любом авторитарном режиме даже мелкие государственные распоряжения делаются не иначе, как с санкции высшей власти. Царь же Алексей Михайлович, имея “самое высокое представление о своей царской власти... признавал себя наместником самого Бога на земле”. При таком мнении о своей особе кто бы мог дерзнуть действовать самостоятельно, помимо самодержца, в таком важном церковно-государственном деле, как реформа?

Поймет, наконец, кто истинный творец “реформы”, и протопоп Авва кум и обличит царя уже в пятой челобитной, написанной в 1669 году: “Ты самодержче, суд подымеши о сих всех, иже таково им дерзновение подавый на ны. Кто бы смел рещи таковыя хульныя глаголы на святых, аще бы не твоя держава попустила тому быти?.. Все в тебе, царю, дело затворися и о тебе едином стоит”.

Угождая царю Алексею и проводя нужную линию (собор по планам царя должен был окончательно утвердить “реформу”), восточные патриархи далеко зашли в своей деятельности. Собор под их руководством признал старый русский обряд еретическим и запретил его, а придерживающихся старого обряда отлучил от Церкви и анафематствовал. Однако, как пишет Н. Каптерев, “признанный ими еретическим обряд в действительности был созданием православной греческой Вселенской Церкви, и ранее, в течение целых столетий, он существовал у старых православных греков, и обвинять за него русских в еретичестве в существе дела значило обвинять в еретичестве старую греческую православную Церковь”.

Восточные иерархи на соборе широко и подробно пересмотрели всю вообще русскую церковную практику и вековые народные обычаи, чтобы осудить и уничтожить всё, вчем они отступали от тогдашней греческой практики. “Во всех русских церковных и даже простых житейских обычаях, несогласных с тогдашними греческими, патриархи обыкновенно видят, по выражению соборных актов, или “суемудрие и раскол”, или “суемудрие, мятеж и раскол”. Даже обычная одежда белого духовенства и монахов заменялась современными греческими образцами, “яко бы во святой соборной церкви было единомыслие и согласие во всем”.

Соборную деятельность восточных патриархов царь одобрил и щедро наградил их.

Показательно, что в 1666 же году царь специальным посланием просит прислать ему с Востока “Судебник” и “Чиновник всему царскому чину прежних царей греческих”, которые ему, видимо, понадобились для практической подготовки к ожидаемой коронации на Византийский престол, к чему можно приступать сразу после окончательного утверждения “реформы” собором.

Здесь уже, вероятно, можно говорить не о политической наивности, а о крайнем слабоумии царя Алексея Михайловича, которым отмечена вся его деятельность, следствием чего были и “соляной бунт”, и “медный бунт”, и многое другое, и, наконец, один из первых безумных “проектов века” - церковная всеобъемлющая “реформа” с прицелом на Константинопольский престол.

Много примеров можно привести в свидетельство о слабоумии царя. Так, например, царь Алексей любил смотреть, как “делают комедию” люди (т.е. театр), - а как бы стали делать то же, вместо людей, птицы, к которым, как известно, он питал большое пристрастие? И своему зарубежному маклеру Гебдону царь дает поручение: прислать из-за границы “мастеров таких, чтоб умели сделать так, чтобы всякие птицы пели и ходили, и кланялись, и говорили, как в комедии делаетца”.

Или еще поручение тому же Гебдону, чтобы нашел ему в Европе, стране святых чудес, “подкопщиков самых добрых, ко-торые б умели подкоп вести под реки, и под озеро, и сквоз горы каменные, и на гору вверх, и сквоз воду”. При уровне техники того времени, вероятно, с таким же успехом можно было приказать построить за ночь хрус-тальный дворец или мост до луны. Психология и ментальность ребенка, наполовину еще живущего в виртуальном, иллюзорном мире волшебных сказок, путающего их с реальной действительностью.

Царь Алексей был воспитан (и, по-видимому, это было целенаправленное и сознательное воспитание) в пренебрежении ко всему отечественному и в преклонении перед всем зарубежным. О “чудесах западной культуры” у него было прямо фантастическое представление, он наивно убежден в техническом “почти всеобъемлющем могуществе” мастера-иноземца. Эти качества, особенно пренебрежение к отечественной истории и культуре, еще в большей мере разовьются и проявятся у его сына, царя Петра I.

Слабоумный правитель легко делается марионеткой в чужих руках. А у царя Алексея, как известно, много было явных и тайных советников.

Что же думал о готовящейся реформе и о состоянии Русской Церкви сам верховный пастырь, патриарх Иосиф, в последние годы жизни? Прямой ответ на этот вопрос можем прочесть в челобитной самого патриарха Иосифа, поданной царю в 1649 году:

“А в твоем, государь, царствующем граде Моск-ве святая соборная первопрестольная церковь, мати всем церквам... и весь мир ею просвещается, сияет аки столп до небеси, никогда непоколебима и нерушима, право и истинно, якоже изначала приняла Божественный устав, також и все Божия церкви стоят по правилом св. апостол и св. отец, и по истинному христианскому закону”.

Свидетельство это многозначительно и веско, так как исходит от самого патриарха, который за три года до начала реформы утверждает, что в Русской Церкви все “право и истинно, якоже изначала приняла Божественный устав”, все “по правилом св. апостол и св. отец”, т.е. ни в каких реформах Церковь не нуждается. Отсюда видно, что патриарх Иосиф стоял в оппозиции к грекофильствующему царскому кружку, не участвовал в подготовке реформы и не одобрял этих начинаний.

“Последний догадывался, - пишет Н.Каптерев,- а, вероятно, и положительно знал о планах царя, о том, что он, Иосиф, занимая патриарший престол, мешает новым деятелям, и что они с нетерпеньем ждут, когда он освободит патриаршую кафедру своему преемнику. Иосиф даже стал думать, что его низведут с патриаршества: “переменить меня, скинуть меня хотят”. Он неоднократно говорил также: “Если не отставят, то я сам от срама об отставке стану бить челом, и денег приготовил с чем идти, как отставят”. Значит, настолько уж утеснили патриарха, что он всерьёз подумывал об отставке и бегстве.

По-видимому, Иосиф чрезвычайно мешал авторам “реформы”. Патриарх умирает неожиданно, скоропостижно 15 апреля 1652 года. Возникает вопрос, а своей ли смертью умер патриарх Иосиф? Известно, что на второй день после смерти труп стал быстро, даже бурно разлагаться (именно так действует яд цикуты), хотя время было весеннее и, следовательно, было достаточно прохладно. Несомненно, были лица, заинтересованные в скорейшем проведении “реформы” еще более, чем царь и его духовник.

Уже говорилось об интригах католицизма в связи с Восточным вопросом. Существует важный, но до сего времени замалчиваемый, документ, приведенный историком митр. Макарием (Булгаковым) в его “Истории Русской Церкви” в разделе о Смутном времени:

“Из инструкции иезуитов Самозванцу, как ввести унию в России”.

“...д) Самому государю заговаривать об унии редко и осторожно, чтоб не от него началось дело, а пусть сами русские первые предложат о некоторых неважных предметах веры, требующих преобразований, и тем проложат путь к унии;

е) издать закон, чтобы в Церкви Русской все подведено было под правила соборов отцов греческих , и поручить исполнение закона людям благонадежным, приверженцам унии: возникнут споры, дойдут до государя, он назначит собор, а там можно будет приступить и к унии;

з) намекнуть черному духовенству о льготах, белому о наградах, народу о свободе, всем - о рабстве греков;

и) учредить семинарии, для чего призвать из-за границы людей ученых, хотя светских”.

Итак, вот кто давно заботился о единообразии русского и греческого богослужения. Задолго до царя Алексея и Никона главный пункт “реформы” (её суть) был продуман иезуитами, сформулирован и выдан своим агентам в качестве рабочей инструкции.

Этот план иезуитов почти полностью и был выполнен спустя полвека в процессе церковной “реформы” ХVII века. История никоно-алексеевской “реформы” поразительно совпадает со всеми пунктами этой инструкции.

“О некоторых неважных предметах веры, требующих преобразования”, в частности, заговорил Иерусалимский патриарх Паисий в 1649 г., будучи в Москве, а греческое духовенство его поддерживает; правщик же Епифаний Славинецкий, ученик иезуитских коллегий, присланный из Киева вместо иного запрашиваемого лица, предлагает реформы, как ученый богослов.

По поводу того, чтобы “все подведено было под правила соборов от-цов греческих” , необходимо напомнить, что после двух уний с католиками (Лионская в 1274 г. и Флорентийская в 1439 г.) и двухсот лет пребывания под турецким владычеством, в греческой церковной практике произошло так много изменений, что русские ставили под сомнение само православие греков. Около 1480 года у нас в архиерейскую присягу было включено клятвенное обещание не принимать греков ни на митрополию, ни на епископию, как находящихся под властью неверного царя.

Таким образом, перед реформой по единообразию с греками, надо было сначала поднять авторитет греков, значительно скомпрометированных в глазах русских. Этим и занималось активно правительство Алексея Михайловича сразу после сформирования в течение нескольких лет и в разных направлениях. В Москве было издано несколько южнорусских книг, в которых настойчиво проповедывалось о полном православии греков, о необходимости сноситься с ними по всем вопросам церковным и во всем поступать единомысленно с ними. Царский духовник Стефан Вонифатьевич особо позаботился о широком распространении этих книг. Так, 850 экземпляров “Книги о вере” были распроданы за два месяца (значительный тираж для того времени и большая скорость реализации).

Для творцов “реформы”, кроме реабилитации греков, представляла важность и другая сторона вопроса, именно - создание прочного мнения о крайней неисправности русских богослужебных текстов и необходимости их исправления. В подготовке общественного мнения о мнимой неисправности русских богослужебных книг особую роль сыграло обширное предисловие к грамматике Мелетия Смотрицкого (1648 г.). В этом предисловии на все лады проводится мысль, что русские церковные книги очень неисправны и потому нуждаются в немедленном тщательном исправлении, а исправлять их нужно, разумеется, только и только по греческим образцам.

Весьма показателен тот факт, что незадолго до издания его книги в Москве, М. Смотрицкий перешел в католичество и уже открыто боролся с Православием в Польше. Этот факт его московские издатели и распространители, конечно, постарались утаить.

“Поручить исполнение закона людям благонадежным, приверженцам унии” . Подыскали “благонадежных” людей: Арсений Грек, Епифаний Славинецкий, Паисий Лигарид, Симеон Полоцкий и др.

Арсений Грек - воспитанник иезуитской коллегии в Риме, неоднократно переходил из православия в латинство и обратно, принимал на время магометанство, был и униатом; при угрозе медицинского осмотра сознался, что обрезан.

По свидетельству инока Соловецкого монастыря Епифания, соузника и духовника протопопа Авва кума, к перечисленным конфессиям, “опробованных” Арсением Греком следует добавить еще и иудаизм . Таким образом, Арсения Грека, пожалуй, можно считать абсолютным рекордсменом по части перемены вероисповеданий. Впрочем, некоторые склонны видеть в этой незаурядной личности отнюдь не мятущуюся душу, а истинного агента зарубежных спецслужб , неоднократно “менявшего окраску”.

Арсений Грек за еретичество был у нас сослан на Соловки, но Никон в 1652 г. освобождает его, делает главным правщиком богослужебных книг и даже поселяет у себя в келье (по-видимому, Никон, ознакомившись с “досье” ссыльного, решил, что именно такой работник ему и нужен).

“Паисий Лигарид - лоза не константинопольского престола, - так отзывается о нем Константинопольский патриарх Дионисий, - я его православным не называю, ибо слышу от многих, что он папежник, лукавый человек”.

По современным данным П. Лигарид - католический миссионер, воспитанник римской иезуитской школы, направленный на Восток в 1641 г. В Москве он разыгрывает роль православного газского митрополита, приобретает огромное влияние на царя Алексея и во многом определяет решения собора 1667 г., он главный подручный царя в осуществлении “греческого проекта”; его, по словам Н. Каптерева, сам царь слушал “как пророка Божия”.

Симеон Полоцкий (Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович) - выпускник польской иезуитской коллегии в Вильно, тайный униат-базилианин, наставник царских детей, воспитывавший их в польско-латинском духе, ловкий борзописец, пишущий комедии для царского театра, активный сторонник никоно-алексеевской “реформы”, написавший полемический трактат против старообрядчества по заказу царя. Несомненно, принес большой вред русской словесности внедрением в литературу того времени польско-украинского жаргона и польского силлабического стиха, чуждого русской культуре. Многие в Москве обвиняли С. Полоцкого в неправославии.

Протопоп Аввбкум прямо говорит: “Овчеобразные волки Симеон и Епифаний. Знаю я Епифана-римлянина до мору, егда он приехал из Рима... А Семёнка-чернец оттоле же выехал, от римского папежа”. В иных своих посланиях также называет их: “шиши, кои приехали из Рима”, “иеромонахи римския”.

“Учредить семинарии, для чего призвать из-за границы людей ученых, хотя светских” . И семинарии учредили по подобию западных схоластических школ, и людей призвали ученых именно из-за границы. Братья Лихуды, воспитанники иезуитских коллегий Венеции и Падуи, утверждали никоно-алексеевскую “реформу”, будучи в течение 15 лет (до 1701 г.) во главе Московской Духов-ной Академии.

Как видим, программа, данная иезуитами Самозванцу, была в основном выполнена. Сам Самозванец потерпел поражение, вероятно, лишь потому, что слишком круто взялся за дело. Воцарившись на московском троне, ослеплен-ный успехами, он, видимо, решил, что уже можно обойтись без паллиативов вроде постепенного внедрения унии посредством идентификации русского и греческого богослужения. Он пишет в Римскую курию: “А мы сами Божьей милостью соединение (церквей) сами приняли и станем теперь накрепко промышлять, чтобы все государство Московское в одну веру римскую всех привесть и костелы римские устроить”. Это было слишком круто, самозванщина провалилась, а иезуитам пришлось исправлять ошибки своего агента постепеннной кропотливой деятельностью.

Митрополит Макарий (Булгаков) так отзывается о деятельности иезуитов:

“С самого отделения своего от Церкви вселенской римские первосвященники постоянно были заняты мыслию подчинить себе православный Восток и, в частности, православную Россию, как свидетельствует непрерывный ряд их попыток, представляемых историею. Но никогда эти попытки не были так сильны и так близки к успеху и опасны для Православия, как с ХVI века. В Греции им благоприятствовали падение империи (1453 г.) и последовавший за тем упадок просвещения; в России - недостаток просвещения и присоединение западной части ее к Польше (1569 г.). Главным орудием как здесь, так и там явился новоучрежденный (1540 г.) орден иезуитов.

Быстро проникли они в Польшу и западную Россию, основали свои школы в Полоцке, в Вильне и на Волыни для воспитания в своем духе детей православных; повсюду рассеивали сочинения против восточной Церкви для увлечения в свои сети и людей взрослых, считавшихся ее чадами от колыбели, и несчастная уния, возникшая в западном крае России к концу ХVI века, была первым плодом этих усилий. Так же быстро проникли достойные ученики Лойолы в Грецию, завели свои училища в Галатах и даже в Константинополе, выдавали себя за безмездных учителей юношества, старались быть духовниками народа и рас-сеивали пагубные для православия сочинения; между тем как за пределами Греции, в знаменитых университетах и академиях Запада, куда за недос-татком собственных училищ спешили греческие юноши, жаждавшие просвещения, они незаметно напитывались тем же духом, опутывались теми же сетями, и папа Григорий ХIII в самом Риме основал греческую коллегию, где безвоз-мездно воспитывал всех приходящих греков и русских. Вся эта усиленная деятельность Ватикана объясняется Лютеровою реформою: лишившись вследствие ее бесчисленного множества древних чад своих, папы думали вознаградить свою потерю подчинением себе церкви восточной и не щадили для сего никаких средств”.

Общая латинская направленность деятельности Никона, его “реформы” и рассуждений отмечена многими исследователями. Некоторые историки прямо указывали, что никонова “реформа” - результат интриг иезуитов.

По словам Ю.Ф. Самарина, Никон хотел “основать в России частный национальный па-пизм” .

Папа - глава церкви и государства; в единстве духовной и политической власти главный нерв папизма.

Папоцезаризм Никона, спровоцировавший у нас феномен цезарепапизма (принцип главенства гражданской власти над церковной), вполне вы-явился за период его пребывания у власти. “На отношения царской власти к патриаршеской Никон высказал взгляд, который никак не сходился с пре-даниями восточной Церкви, утвержденными в России историею”, - говорит С.М. Соловьев. Подражая католикам он вводит в употребление четырехконечный крест, преднесение креста перед патриархом, шляпу себе делает на манер карди-нальской, башмаки украшает крестами (как у папы), митры его имеют вид то тиары, то западной короны.

Никон неоднократно пользуется приемом ложной клятвы, обнаруживая знание иезуитского учения.

Более того, историк В. Татищев сообщает, что Симеон Полоцкий уговаривал молодого царя Федора возвратить Никона из ссылки в Москву и сделать папою, о чем упоминает и С.М. Соловьев.

Отзывы приверженцев Никона о его якобы учености и уме не соответству-ют действительности. Происходя из крестьян, Никон был совершенно необразованным человеком, и уж, конечно, не ему бы возглавлять столь сложное дело, как правка богослужебных текстов, без знания к тому же греческого языка. И говорит ли о большом уме повальная грецизация русской церковной практики и даже быта, вплоть до завода греческой кухни на патриаршем подворье, не говоря уж о неспособности подавить мелочное самолюбие в отношениях с царем, когда демонстративный уход с патриаршей кафедры более похож на поступок капризной женщины, нежели на обдуманное решение верховного пастыря церкви.

“Вся личная тайна Никона в его темпераменте, - пишет прот. Георгий Флоровский. - И отсюда всегдашняя узость его горизонта. У него не было не только исторической прозорливости, но часто даже простой житейской чуткости и осмотрительности”.

Вот как отзывается митр. Макарий (Булгаков) о кни-ге, которую Никон написал в свое оправдание: “Нужно иметь великое тер-пение, чтобы читать книгу Никона даже по частям... Видеть в этой книге обширную начитанность и ученость Никона не совсем основательно. Он имел под руками Библию, печатную Кормчую, толковое Евангелие и Апостол да еще две-три книги и черпал из них полною рукою, сколько хотел, а делать это, особен-но из Кормчей при ее указателе было вовсе нетрудно... Нравственный же облик Никона является в книге в самом непривлекательном виде”.

Несправедливо будет заключать и о каких-то архитектурных талантах Никона в связи с постройкой Воскресенского монастыря, названного им Новым Иерусалимом. Известный Арсений Суханов по заказу Никона привез ему с Востока макеты иерусалимских храмов, строителям оставалось только копировать. О крайне отрицательном нравственном облике Никона свидетельствует его келейник Иона, князь Шайсупов и др. (С.М.Соловьев).

Мы не можем также пренебречь свидетельствами вождя русского Сопротивления XVII века протопопа Аввбкума, казненного реформаторами и в угоду византийской прелести, оклеветанного и ошельмованного в период синодального цезарепапизма. Аввакум, лично знавший Никона, дает ему уничтожающую характеристику - он называет Никона врагом Божиим, великим обманщиком, волком в овечьей шкуре (“овчеобразный волк”), блудником, предтечей антихриста и колдуном. Одержимый жаждой власти, богатства и наслаждений этот “детинка-бродяга”, говорит Аввакум, “колдун учинился, да баб блудить научился, да... с книгою поводился, да выше, да выше, да и к чертям попал в атаманы”.

Возможно, для того и поселил у себя в келье “искатель сокровенного (эзотерического) знания”, Никон, рекордсмена по смене вероисповеданий Арсения Грека, бывшего, конечно, на высоте всех современных “достижений” в области чернокнижия и астрологии, процветавших махровым цветом в то время в Италии, где он учился. Как свидетельствуют исторические документы, оккультизм бытовал и при дворе царя Алексея Михайловича, который и сам с готовностью пользовался услугами “звездочетцев”, “альманашников” и “зодейщиков” и, конечно, его “собинный” друг Никон не был в стороне от этих тайных царских занятий.

С течением времени вскрылось много подлогов, совершенных в процессе никоно-алексеевской “реформы” ее творцами и делателями. Сенсационный разоблачительный материал опубликовал проф. Ленинградской Духовной Академии Н.Д. Успенский в статье “Коллизия двух богословий в исправлении русских богослужебных книг в ХVII в.” , напечатанной в 1975 г. в журнале “Богословские труды”.

В начале “реформы” на Соборе 1654 г. было постановлено исправлять богослужебные книги по древним греческим и древним славянским образцам, и до сравнительно недавнего времени и считалось, что правка книг производилась именнотак. Проф. Н.Д. Успенский неопровержимо доказал, что образцами для исправления служили современные греческие богослужебные книги, изданные преимущественно в иезуитских типографиях Венеции и Парижа . Чтобы скрыть этот факт, никоновы правщики, фальсифицируя, писали в предисловиях некоторых книг, что исправление проводилось согласно “с древними греческими и словенскими” образцами (служебник изд. 1655 г.).

Это и понятно, поскольку творцов “реформы” интересовало в действительности достижение еди-нообразия именно с современным греческим образцом, поэтому древние гре-ческие и славянские хартии (рукописи) их просто не интересовали. Этим же объясняется и тот весьма странный, на первый взгляд, факт, отмеченный Н.Д. Успенским, что Арсений Суханов в числе большого количества (498) рукописей, приоб-ретенных им на Востоке, привез в Москву только 7 (семь!) рукописей, которые можно было использовать при исправлении книг.

А ведь одним из глав-ных заданий и целей поездки А.Суханова на Восток было привезти необходимые источники для правки богослужебных книг. И вот он привозит огром-ное количество рукописей, среди которых и труды языческих философов, и сведения о землетрясениях, о морских животных, а вот рукописей, кото-рые можно использовать при правке богослужебных книг, всего семь.

Более подробное знакомство с документами, касающимися экспедиции Арсения Суханова подтверждает тот факт, что это путешествие было ничем иным, как дымовой завесой “реформаторов”, пытавшихся ввести в заблуждение русское общественное мнение в отношении целей своей “реформы”. И творцы “реформы” многого достигли при помощи этой сухановской историко-научной мистификации: на протяжении более двух веков полемисты со старообрядчеством категорически утверждали, что “правка” наших богослужебных книг производилась именно по древним греческим рукописям, в огромном количестве привезенным А. Сухановым.

В эту экспедицию за руко-писями, длившуюся полтора года, Суханова отправляли царь и Никон, несомненно, с соответствующими инструк-циями. Как видим, и здесь подлог.

Мнимый парадокс заключается в том, что царь Алексей и Никон вовсе и не преследовали цели действительного исправления церковных книг и обрядов, и их отнюдь не волновал вопрос, кто сохранил чистоту Православия, русские или греки.

Это подтверждает и следующая исто-рия. Желая заручиться поддержкой реформы со стороны Константинопольско-го патриарха Паисия, Никон в 1654 г., накануне собора, отсылает к нему грамоту с вопросами церковно-обрядового характера с просьбой рассмот-реть их собором и дать ответ. Никон и царь, видимо, рассчитыва-ли, что Паисий одобрит их реформу, и им удобно будет ссылаться, на его авторитет. Однако их надежды не оправдались, в ответном послании патриарх Паисий выразил, от лица греческого собора, очень трезвый и осторожный взгляд на дело изменения богослужебных чинопоследований и церковных обрядов, давая этим понять, что необходимости в реформе нет. Несмотря на это, царь Алексей и Никон продолжали начатое дело, демонстрируя этим, что богословская обоснованность реформы не особенно их интересует, что и понятно, принимая во внимание политические цели творцов реформы. Не обошлось без подлога и в этой ис-тории с запросом патриарха Паисия. Ответное послание Паисия было полу-чено уже после собора, однако Никон на соборе заявляет о получении гра-моты от Константинопольского патриарха, якобы с одобрением его реформ.

Вот еще одна тактическая уловка творцов “реформы”. Как уже говорилось, чтобы подвести общественное мнение к сознанию необходимости реформы, они ратуют за срочное исправление якобы накопившихся в славянских переводах различных описок, ошибок и разных неисправностей, допущенных переводчиками и переписчиками. Против таких исправлений никто и не возражал. Од-нако, когда дело дошло до реформы, Никон на соборе 1654 г. вдруг делает сногсшибательное заявление, что русское благочестие “сомнительно”, так как русские содержат у себя “неправые нововведения”, требует, таким обра-зом, исправления не просто книг, но самой Церкви.

“Никон, - пишет Н. Каптерев,- говорит на соборе не о таких книжных исправлениях, под которыми бы разумелись внесенные в них невежеством ошибки, описки и подобные неваж-ные и легко исправимые погрешности, но требует исправления книг, посколь-ку они содержат, по его мнению, нововводные чины и обряды, требует, так сказать, исправления самой Церкви, а не книг только”.

Эта тактика тоже понятна - любыми средствами подтолкнуть к реформе, а затем делать свое дело, копируя греческий образец.

Н.Д. Успенский в своей статье описывает трагикомичную историю “правки” Ни-коном служебника. За шесть лет никонова патриаршества вышло шесть изданий слу-жебника, разногласящих между собой. В качестве образцов, как установил Н.Д. Успенский, использовались киевские служебники, которые незадолго до это-го были в свою очередь исправлены по венецианским и парижским изданиям греческих служебников.

Н.Д. Успенский сообщает, что еще в 1911 г. проф. А.А. Дмитриевский дал такой отзыв о первых четырех изданиях: “Все эти издания в текстуальном отношении весьма сильно разнятся друг от друга, причем раз-ности между изданиями мы наблюдаем не только в несколько строк, но иног-да в страницу, в две и больше”.

Именно о шести разногласящих изданиях служебников и писали в челобитной царю противники книжного исправления - свящ. Никита Добрынин и диакон Федор: “Шесть бо выходов его никоновых служебников в русийское государство насилством разослано: а все те служебники меж собою разгласуются и не един с другим не согласуются”.

Н.Д. Успенский пишет далее, что с увеличением количества изданий противоре-чия в книгах не только не уменьшались, но все более увеличивались. И, на-конец, возникла такая ситуация, что “в результате исправления богослужеб-ных книг, предпринятого в целях унификации русского богослужения с гре-ческим”, чинопоследования покаяния и причащения в Греческой и Русской Церквах стали иметь расхождения.

Приводит он также и следующее высказывание Н. Каптерева: “Чем более про-ходило времени, тем большее количество появлялось изданий одной и той же книги, несогласных между собою, и самое количество этих несогласий с течением времени все более увеличивалось. Это замечали все, все этим обстоятельством очень смущались и соблазнялись, тем более, что на него постоянно и неустанно указывали противники книжных никоновских исправлений, как на очевидное длявсех доказательство, что русские церковные книги в действительности не исправляются, а только портятся”.

Каково же положение сегодня?Как уже говорилось, сравнение современ-ных текстов с дореформенными позволяет сделать вывод, что новые тексты значительно уступают по доброкачественности старым . И это вывод не только автора настоящей статьи, проведшего значи-тельную работу по сравнению текстов, но и многих других исследователей как прошлого века (прот. А.И. Невоструев, проф. М.Д. Муретов, проф. Н.И. Ильминский и др.), так и наших современников (проф. Н.Д. Успенский, проф. Б.И. Сове, проф.-прот. И. Белевцев и др.).

Прот. А.И. Невоструев в публикациях своих ученых трудов дал подробную классификацию ошибок и неточностей послереформенного текста: странные выражения - “грецизмы”, например, “сияние шума”, “уразу-меть очесы”, “видеть перстом” и т.п., сбивчивое употребление грамматических форм, смешение падежей, превращение сказуемого в подлежащее и т.п. Прот. А.Невоструев приводит примеры тропарей канонов с весьма неясным смыслом, перечисляет “грехи не только против грамматики, филологии, логики, но и против истории, экзегетики, догматики и т.п.”, указывая на массу оши-бок в текстах, в том числе смешение имен собственных и нарицательных и наоборот, несоответствия библейским текстам и т.п.

Проф. М.Д. Муретов в своих работах также указал многочисленные случаи неправильного перевода и неис-правностей послереформенного текста. А известный фило-лог Н.И. Ильминский “на целом ряде примеров показывает превосходство в смысле точности во многих случаях старого перевода перед поновленным в ХVII веке”.

То, что Н.Каптерев пытается смягчить впечатление от дефектов “правки” объясняется, конечно, давлением обер-прокурорской цензуры:

“Арсений, как иностранец-грек, не настолько владел русским языком, чтобы постичь все его тонкости... почему его переводы, естественно, во многом отличались от старых, нередко ус-тупали им в ясности, точности, в уместности того или дру-гого выражения, казались иногда двусмысленными и соблазнительными... Другим видным переводчиком, при Никоне и после него, был Епифаний Славинецкий. Этот переводчик известен как крайний приверженец буквализма в переводе, он в жертву буквализму приносил ясность и понятность самой речи, сочинял собственные слова и их сочетания очень искусственные и маловыразительные, лишь бы быть ближе к подлиннику, отчего его переводы всегда неуклюжи, нередко темны и малопонятны, так что смысл некоторых наших церковных песней и сейчас усвояется с трудом”.

Порча русского языка началась именно в XVII веке в процессе “прав-ки” текстов.

Приведем некоторые примеры из Псалтыри, обозначая старый текст - С , а новый - Н .

• С : “закон положът ему на пути” (24, 12) - Н : “законоположът ему на пути”.
• С : “обновится яко орлу" юность твоя” (102, 5) - Н : “ обновится яко урля юность твоя”.
• С : “ помощник ву благо время в печалех” (9,10) -Н : “помощник во благоврймениих в скорбех”.
• С : “неправду возненавидех и мйрзе ми” (118,163) -Н : “неправду возненавидех и омерзъх”.
• С : “ибо благословение даст закон даяи” (83,6) - Н : “законополагаяй”.
• С : “яко несть помогающаго ми” (21,12) - Н : “яко несть помогаяй ми”.
• С : “спаси мя от уст львов” (21, 22) - Н : “от уст львовых”.
• С : “яко трава на зданиих” (128,5) - Н : “яко трава на здех”.
• С : “седмицею днем хвалих Тя” (118, 164) - Н : “седмерицею...”.
• С : “избави мя от вод многих, от рук сынов чужих (143,7) - Н : “из руки сынов чуждъх”.
• С : “се пядию измерены положил еси дни моя” (38, 6) - Н : “се пяди положил еси дни моя”.

Смысл старого перевода вполне ясен (пядь - расстояние от конца большо-го пальца до конца мизинца), а нового нет.

• С : “повелением им же заповеда” (7,7) - Н : “заповедал еси”. Фонетическое ухудшение.
• С : “утвержение”(17,1) - Н : “утверждение”. Фонетическое ухудшение.
• С : “яко услыша мя Боже” (16,7) - Н : “яко услышал мя еси”. Фонетический взрыв.
• С : “вскую остави мя” (21,1) - Н : “вскую оставил мя еси”. Фонетическое ухудшение и утяжеление конструкции фразы.
• С : “и исцели мя” (29, 2) - Н : “и исцелил мя еси”. То же самое.

Глагольные формы аорист и имперфект заменялись перфектом явно незаконно, в связи с чем церковнославянский язык оказался перегружен, буквально пестрит связкой “еси”.

Были допущены “ошибки” и посерьезнее, наличие которых уже со всей очевидностью свидетельствует, что под видом правки осуществлялась идеологическая диверсия.

Старый текст молитвы из чина крещения: “Запрещает ти диаволе, Господь наш Исус Христос пришедыи в мир и вселивыися в человецех”.

Новый текст: “Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедый в мир и вселивыйся в человецех” .

На кощунственную порчу текста неоднократно указыва-ли реформаторам и их последователям, однако новообрядцы вернулись к дониконовскому варианту, пожалуй, лишь в Требнике, изданном в 1979 году.

Старый текст из чина крещения: “молимся Тебе, Господи, ниже да снидет с крещающимся дух лукавый”.

Новый текст: “ниже да снидет с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый”.

И в этой кощунственной порче сторонники старого обряда постоянно обличали новообрядцев, но последние вернулись к дониконовскому варианту, по-видимому, лишь в начале нашего века. Около двух веков эта “ошибка” рабо-тала на раскол: “духу лукавому молятся”, - говорили старообрядцы.

Из ектении на освящение воды в Богоявление:

С : “о еже быти воде сей приводящей в жизнь вечную” .

Н : “о еже быти воде сей скачущей в жизнь вечную ”. “Скачущая вода” - выражение, просящееся под рубрику “нарочно не придумаешь”.

Вернулись к старому варианту лишь в “Праздничной минее”, изданной в 1970 г.

Следует заметить, что тиражи церковных книг, изданных в советское время были весьма ограничены, поэтому во многих храмах, особенно в сельских, служба отправлялась до недавнего времени (а где-то, по бедности, и сейчас) по дореволюционным требникам, т.е. со всеми указанны-ми ошибками.

Вряд ли столь серьезные ошибки в текстах чина крещения, этого основополагающего таинства, фундамента, на котором стоит Православная вера и Церковь, были сделаны по причине недостаточного профессионализма правщиков.

Сравнение старых и новых текстов приводит к мысли, что зачастую производилась тщательно замаскированная сознательная , порча текстов по принципу “чем хуже - тем лучше”. Добровольными сторонниками никоно-алексеевской “реформы” в то время стали на Руси все тайные враги Православия, поскольку “реформа” давала возможность безнаказанно поглумиться над Церковью, о чем даже в век оберпрокурорского цезарепапизма удалось сказать средствами живописи В.Сурикову в своей картине “Боярыня Морозова”.

«Боярыня Морозова» — гигантская по размерам (304 на 586 см) картина Василия Сурикова ,

изображающая сцену из истории церковного раскола в XVII веке

Причины реформы:

1. Никон заменил обычай креститься двумя перстами на три

2. Замена земных поклонов поясными

3. Троекратное пение аллилуйя, вместо двух

4. Вместо двукратного, движение верующих в церкви мимо алтаря не по солнцу, а против него.

5. По-иному стало писаться имя Христа – «Иисус» вместо «Исус»

Для верующих это было серьезным отступлением от традиционного канона. Произошел раскол церкви.

Никоновская реформа, ломавшая освященный столетиями русский уклад, была отвергнута старообрядцами и положила начало церковному расколу. Старообрядцы выступали против ориентации на иноземные церковные порядки, защищали веру отцов и дедов, древние славяно-византийские обряды, отстаивали национальную самобытность и были против европеизации русской жизни.

Противники Никона – «старообрядцы» - отказались признавать проведенные им реформы. (Среди них были и боярыня Морозова и княгиня Урусова). Они были обвинены в расколе, отлучены от церкви и сосланы. Его реформы вызвали протест со стороны части церковников и феодалов.

Аввакум один из руководителей, яростный противник реформы.

34. Раскол в русской церкви и его сущность, В XVII в. церковь оставалась единственным институтом феодального государства, нарушавшим принцип централизации. Этому способствовало установление в 1589 г. патриаршества. Патриарх подчинял себе все церковные организации и оказывал большое влияние на царя. Государство стремилось подчи­нить себе церковь, и первым шагом к этому было создание в 1649 г. Монастырского приказа, изымавшего из ведения церкви судопроиз­водства над людьми, живущими в церковных владениях.

Постепенная утрата церковью былого авторитета в общественной и личной жизни, падение нравственности среди служителей культа вызывали тревогу правящих верхов. В связи с этим в 40-е годы XVII в. встал вопрос о проведении церковной реформы. При царском духов­нике Стефане Вонифатьеве создается кружок «ревнителей древлего благочестия», куда входят представители московского духовенства (Никон-архимандрит Новоспасский, Иван Неронов-протопоп Казанского собора, Федор Иванов - дьякон Благовещенского собо­ра), представители светской власти (окольничий Ф. М. Ртищев) и провинциальные протопопы (Аввакум, Даниил Логгин).

Кружок ставил целью поднять религиозный и нравственный уро­вень духовенства, придать благообразие и чинность беспорядочной и суетной церковной службе. Ревнители «древлего благочестия» добились замены «козлогласования» единогласным пением и введения в церквах живой проповеди.

В то же время «справщики» печатного двора пришли к мысли о необходимости исправления богослужебных книг по греческим по­длинникам, и к этой работе приступили в 1650 г. прибывшие из Киева ученые-монахи. Часть кружка «ревнителей» считала необходимым исправить книги не по греческим образцам, а по старым русским рукописям и постановлениям Стоглавого собора.

В 1652 г. умер патриарх Иосиф, и на патриарший престол был избран деятельный, энергичный и властолюбивый митрополит новго­родский Никон. Сын мордовского крестьянина, он сделал головокру­жительную церковную карьеру, став патриархом, провел церковную реформу, разослав по церквам 14 марта 1653 г. «память», где в соответствии с обрядами греческой церкви предписывал заменить земные поклоны поясными, а двоеперстное крестное знамение трое­перстным. Таким образом, реформа была сведена к внешней обрядовой стороне, хотя и ставила своей целью укрепление церковной феодальной организации. По существу, реформа знаменовала новый этап подчи­нения церкви светской власти, поэтому ее активно поддерживало правительство Алексея Михайловича: окончательно она была закреп­лена постановлениями соборов 1654 и 1655 гг. Когда же Никон попытался противопоставить власть патриарха власти царя, выдвинув доктрину - «священство выше царства», он был низведен с патриар­шего престола, осужден и выслан в 1666 г. в Ферапонтов монастырь.

Реформа вызвала появление мощного антифеодального, антипра­вительственного движения -раскола, или старообрядчества. В мо­мент своего возникновения это движение носило демократический размах, который придавало ему активное участие крестьянства и посадского населения. Неприятием Никоновой реформы народные массы выражали протест против феодальной эксплуатации, освящен­ной церковью.

Активное участие в движении приняло сельское духовенство, стра­давшее от постоянных притеснений светских и духовных властей. Прим­кнула к расколу и часть родовитого боярства (боярыня Ф. П. Морозова, ее сестра Е. П. Урусова, князья Хованский, Мышецкий, Потемкин, Соковнин), видевшая в реформе средство усиления царской власти.

Таким образом, раскол объединил на первых порах представителей различных классов и социальных групп. Этот временный союз всех оппозиционных элементов придал большую силу движению, но под общим лозунгом борьбы за «старую веру» скрывались различные классовые интересы.

Однако общим идеалом старообрядцев была уходившая в прошлое жизнь с ее устоявшимися формами бытового и религиозного уклада 1 . Они выступали активными борцами против всего нового и постепенно превращались в оплот реакции (конец XVII -начало XVIII в.), ста­равшейся повернуть колесо истории вспять и воспрепятствовать евро­пеизации жизни России.

Противоречивая сущность раскола сказалась на деятельности иде­олога старообрядчества протопопа Аввакума - талантливейшего пи­сателя второй половины XVII в. Литературное наследие Аввакума привлекало и привлекает к себе внимание русских, советских и зарубежных ученых.

35. Историческая основа «Жития протопопа Аввакума…»

Расширение связей с православными народами бывшей Византийской империи требовало введения одинаковой церковной обрядности во всем православном мире, единообразия церковных книг. Распространение книгопечатания открыло такую возможность. Протопоп Аввакум и Никон – нижегородцы, бывшие друзья, вместе состоявшие в Кружке ревнителей древнего благочестия, который возглавлял царский духовник Стефан Вонифатьев, – решали, как проводить реформы.

Сын мордовского крестьянина Никон (в миру Никита Минов) сделал стремительную карьеру: принял монашеский постриг, затем стал игуменом – главой Кожеозёрского монастыря; благодаря знакомству и дружбе с царём Алексеем Михайловичем вскоре становится архимандритом московского Новоспасского монастыря. Далее (после короткого пребывания митрополитом Новгородским) в 1652 году избирается московским патриархом. Стремясь превратить русскую церковь в центр мирового православия, властный, своевольный Никон, который теперь и должен был проводить церковную реформу, начал её с установления единообразия церковных обрядов по образцу греческих правил и обрядов. На Печатном дворе стали править богослужебные книги.

Противники Никона, среди которых выделялся протопоп Аввакум, выступали за унификацию церковных книг по русским образцам, за возврат к дореформенным порядкам. Между старообрядцами и сторонниками реформы Никона спор шёл о том, как следует креститься – двумя или тремя перстами, как совершать крестный ход – по ходу солнца или против солнца, произносить «во веки веком» или «во веки веков», делать «великие поклоны» во время великопостной молитвы 17 раз или только 4, а остальные – должны быть «малыми поклонами», то есть поясными, и о других обрядах. «Мы вашему отступлению, а не исправлению не покоримся, и отступить не хотим!» – заявлял Аввакум. Путь к укреплению христианства он видел не в формальных преобразованиях, а во внимании и утверждении духовной сути вероучения. Ревнители древнего благочестия критиковали самого патриарха, называя его «антихристом», разрушающим христианскую церковь.

Народ, забитый, угнетённый, не готовый к нововведениям, сначала верил, что царь образумится и тоже увидит в Никоне «антихриста». Но скоро всем стало понятно, что царь и патриарх заодно. «Исправления и улучшения» церковных установлений вызвали недовольство в народе. Люди связывали с реформой ухудшение своего положения. Аввакум писал, что реформы несут ещё большие и горчайшие страдания его «хрестьянам родненьким», что «везде в начальных людях во всех чинах нет никакой правды». Тысячи крестьян, жителей посадов, увлеченные страстными проповедями ревнителей старого церковного учения, бежали на Поморский Север, в Заволжье, на Урал, в Сибирь, где основывали старообрядческие поселения. Предводители старообрядчества – протопоп Аввакум и его единомышленники: священник Лазарь, Соловецкий инок Епифаний, дьяк Феодор – были сосланы в «тундровый, студёный, безлесный» Пустозёрск (низовье Печёры) – первое русское поселение за полярным кругом. 14 лет Аввакум провел в земляной тюрьме, после чего вместе со своими единомышленниками был заживо сожжен. С тех пор старообрядцы часто подвергали себя «огненному крещению» – самосожжению. Это был их способ протеста против прихода в мир Никона-«антихриста».

Похожая информация.

У современного человека, погруженного в информационные потоки, необхо-димость редактирования текстов, рассчитанных на широкое хождение, не вы-зы-вает сомнения, и роль редактора кажется ему само собой разумею-щей-ся. Сейчас невозможно представить, что исправление в книгах может привести к противостоянию в обществе. Между тем в русском средневековом сознании взгляд на редактирование, или, как называли источники того времени, «книж-ную справу», был принципиально иным. Споры о книжной справе стали при-чиной одной из самых значимых и имевших долговременные послед-ствия катастроф в русской культуре — .

Причина этого — в отношении к тексту и языку текста: книга не несла инфор-мации, она позволяла земному человеку соприкоснуться с миром небесным. Как и икона, она находилась на границе идеального и материаль-ного, создавая возможность постичь божественное откровение. Поэтому все, что было свя-зано с книгой, считалось священным.

В древнерусской культуре сложилась четкая иерархия текстов. Под книгой понимались Святое Писание, его толкования Отцами Церкви (Священное Предание), . Через книгу, как и икону, человек на иррациональном уровне вел диалог с Богом. В учении византий-ского богослова XIV века святого Григория Паламы развивалась мысль поздне-античного философа Плотина о тождестве формы и содержания, единстве слова и сущности. Это обусловило символическое восприятие любого знака в книге. Святостью обладало записанное слово, буква, сквозь графику которых происходило приближение к непостижимой божественной мудрости. Сакра-лизация слова и буквы Писания распространялась на язык. Церковнославян-ский язык, используемый в древнерусской письменности, был специально соз-дан для выражения богооткровенной истины. Его сакральность изначально противопоставлялась мирскому, разговорному русскому языку, а употребление принадлежало исключительно церковной сфере. В быту нельзя было говорить на церковнославянском языке.

Соответственно, должны были существовать правила, регулирующие быто-ва-ние книг. Создание новых списков не было механическим копированием. Переписывание было призвано восстановить целостность формы Откровения. Это был поиск правильного текста, где каждое слово точно фиксировало дан-ную Богом истину. Но писцы могли исказить ее, поэтому тексты необходимо было исправить путем устранения формальных погрешностей, например слу-чайных описок, а иногда и неправильных переводов. Книжная справа в России относилась исключительно к прерогативе церкви и государства. Правильность книг являлась гарантией правильности всего церковного обряда и самой сущ-но-сти вероучения. На Стоглавом соборе 1551 года было утверждено требова-ние обязательного сличения создаваемой писцом рукописи по исправ-ным ори-ги-на-лам: «…а которые будут святыя книги в коейждо суть церкви обрящете не прав-лены и описливы, и вы бы те книги с добрых переводов исправляли соборне, зане же священная правила о том запрещают и непове-ляют неисправ-ленных книг в церковь вносити, ниже по них пети». Обнаружен-ные неисправ-ные книги требовалось изымать из церквей.

Однако встает закономерный вопрос: что понималось под «правильным» тек-стом? Безусловно, основным критерием выступала лингвистическая и дог-ма-тико-каноническая точность. Добиться ее было возможно двумя способами: редактируя книги на основе грамматики (формальный подход) или же воспро-изводя тексты, признанные наиболее авторитетными (текстологический подход).

Грамматики церковнославянского языка появились сравнительно поздно. Пер-воначально доминировал текстологический принцип книжной справы. Задачей книжника было обращение к «добрым переводам», то есть к древней-шим тек-стам. В средневековый период истина находилась в прошлом. Она была дана пророкам Ветхого Завета, но в полной мере воплощена явлением Христа в мир. Целью и смыслом работы книжников была верность перво-источнику — Биб-лии. Не случайно они подчеркивали: «Не новое учиняем, но ветхая поновля-ем». Но под древностью в разные периоды понималась как русская традиция, так и греческая. Размытость критериев порождала богословские споры о книж-ной справе.

Существовало несколько этапов книжной справы, и каждый раз эти крупные этапы заканчивались драматично. Наиболее известным примером стало дело Максима Грека — греческого ученого монаха, обвиненного на трех церковных соборах (в 1525, 1531 и 1549 году) в преднамеренной порче русских книг. Наи-более вероятно его можно сопоставить с человеком, о котором сохранились сведения источников в Италии. Это уроженец города Арта, происходящий из аристократической семьи, в миру Михаил Триволис (Μιχαήλ Τριβώλης). Он учился на острове Корфу, где окончил школу. Затем он отправился повы-шать образование в Италию, где очень ценилась греческая ученость. Пред-ше-ст-вующая миграция из бывшей спровоцировала интерес итальян-ских интеллектуалов к греческой традиции, прежде всего античной. Максим Грек учился в Падуанском университете, затем побывал в Милане, Венеции, Фло-рен-ции. Он входил в кружки ведущих гуманистов, в среде которых про-ходило изучение и систематизация греческого языка. Юноша был связан с венециан-ским печатником Альдом Мануцием, который начал печатание книг, в том числе библейских, на греческом языке и греческим шрифтом. Другим центром притяжения для Максима Грека стала Флоренция, где он встретил подвижника, потрясшего его чистотой помыслов и ярой критикой недостатков общества, — Джироламо Савонаролу. Этот настоятель призывал следовать раннехристиан-ским идеалам. Личность Савонаролы произвела на Максима Грека колоссаль-ное впечатление, а стала сильнейшим ударом. Грек покинул Италию и решил возвратиться к истокам. Его выбор пал на Афон — центр учения иси-хазма, монашеские практики и мистика которого воспринимались им как точ-ка соприкосновения двух конфессий. Аристо-крат принял постриг под именем Максим.

Образованный монах пользовался авторитетом братии. И когда к ним обра-тил-ся великий князь владимирский и московский Василий III с просьбой прислать книжника для перевода церковных книг, выбор пал именно на Мак-сима Грека. Василий III, сын Ивана III и Софьи Палеолог, в юности получившей в Риме гуманистическое образование, осознавал необходимость обращения к грече-ским оригиналам, поэтому Максим Грек был встречен в Москве благо-склонно. Прибывший с Афона в 1518 году ученый монах приступил к переводу Толковой псалтыри (1519), толкований на Деяния апостолов и сверке с грече-ским текстом Цветной триоди (1525).

Своей задачей Максим Грек видел максимальное приближение церковно-сла-вян--ского к греческому языку, конструкции которого и заменили (в его пони-мании) отсутствующую грамматику. По аналогии с греческим языком он установил единообразия глагольных форм второго лица единственного числа прошедшего времени. Он заменил аорист, которым фиксировалось бытие горнего мира, перфектом, отражающим изменчивость мира земного. В результате фраза Символа веры «Христос взыде на небеса и седе одесную Отца» (или «седяй одесную Отца») стала выглядеть как «седев одесную Отца» (или «седевшаго одесную Отца», или даже «сидел одесную Отца»). Вину Мак-сима Грека усмотрели в том, что при таком выборе глагольных времен он го-ворил о Христе как о преходящем, временном, мимошедшем, а не о веч-ном. Кроме того, Максиму Греку инкриминировали шпионаж в пользу Осман-ской империи. Традиционно в России обвинения в еретичестве подкреплялись обвинениями в государственной измене. Измена вере была тождественна измене отечеству. Суды вынесли решение о тюремном заключении. Первона-чально святогорец был лишен всякой возможности писать, в безысходности он процарапывал фразы на стенах темницы.

Впоследствии условия содержания смягчились, и Максим Грек обрел возмож-ность творить. Свою практику книжной справы ученый старец обосновал в специальных сочинениях («Слово отвещательно о исправлении книг рус-ских»), которые должны были доказать его правоту. В заточении Максим Грек продолжал работать и создал целый корпус богословских сочинений. Он ока-зался ведущим богословом всего русского Средневековья, причем его лингви-стические взгляды трансформировались за время пребывания в России. Поми-мо греческого языка, он стал все чаще ориентироваться на русский раз-говор-ный язык. В то же время в переводах с греческого языка он следовал прин-ци-пам исихазма, для которого был характерен буквализм, языковое каль-кирова-ние текста. Идеи Максима Грека нашли воплощение в самых разных направле-ниях, а его попытки применения формального подхода к сакраль-ному языку были продолжены.

Следующий этап книжной справы был связан с появлением в России книго-печатания. Инициатором выступили Иван IV Грозный и митрополит Макарий. Ко времени упокоения Максима Грека в Троице-Сергиевом монастыре новый правитель страны обратился к идее создания типографии. Само ее учреждение обосновывалось необходимостью донесения до паствы абсолютно идентичных текстов. Безусловно, богословские, канонические и богослужебные сочинения должны были быть единообразными для всего государства. Разночтений быть не могло. Невозможно вести богослужение, богословскую полемику или цер-ковный суд, опираясь на отличные друг от друга редакции произведений. Соответственно, типография должна быть одной на всю страну, а все ее изда-ния выходили только по благословению царя и митрополита, впоследствии — патриарха. Появились справщики (редакторы), кавычные книги — корректур-ные экземпляры с внесенной правкой. Иван Федоров при подготовке первой датированной книги — «Апостола» 1564 года — проделал работу по выверке текстов. Он привлекал древние списки на церковнославянском языке, а также греческие, латинские и чешские издания Библии. Иваном Федоровым были устранены архаизмы и устаревшие выражения, церковнославянский язык в ря-де случаев приблизился к разговорному, в других случаях были найдены более точные греческие аналоги: «ипостась» (вместо «състав»), «стихии» (вместо «съставление») и др. В послесловии к «Апостолу» Иван Федоров обосновал необходимость исправления рукописных текстов. Он говорил об искажении их переписчиками.

Но не только редактирование, но и сам принцип замены рукописной книги печатной вызвал противодействие в русском обществе. Ведь до этого процесс создания книги был индивидуальным контактом книжника с Богом. Сейчас же он был поставлен как технологический процесс. Подверглись критике и ис-прав--ления «Апостола» и «Часовника», а новый митрополит — Афанасий — оказался не в состоянии защитить типографов от нападок и обвинений. Печат-ный двор был разгромлен, а Ивану Федорову и Петру Мстиславцу пришлось спасаться бегством. Первопечатники нашли приют в восточнославянских зем-лях Великого княжества Литовского, где смогли продолжить издание церков-но-славянских книг в Заблудове, Львове, Остроге. Их работа по выверке тек-стов дала толчок дальнейшим филологическим поискам.

Русские первопечатники оказались в стране, в которой соседствовало запад-ное и восточное христианство. Сложная конфессиональная ситуация Великого княжества Литовского (а затем — Речи Посполитой) порождала новые формы книжной справы. Полемика с католиками (а затем и униатами) о сущности языка, о возможности отразить Откровение при помощи церковнославянского языка обусловила создание многочисленных православных сочинений в его защиту. Наряду с полемическими текстами появились и грамматики. Наиболее известными стали «Грамматика» Лаврентия Зизания (Вильно, 1596) и «Грам-ма-тика» Мелетия Смотрицкого (Евье, 1619). Они строились уже по западной мо-де--ли, предполагающей наличие универсальной системы в языках Божествен-ного откровения. Лаврентий Зизаний и Мелетий Смотрицкий кодифици-ровали церковнославянский язык по аналогии с греческим и латынью. Нова-торским был аналитический способ осмысления языка, создания его единых правил, при-меняемых как к церковным, так и к светским текстам. Утверждение фор-мального принципа книжной справы, основанного на грамматике, не могло не оказать влияния на русскую традицию — особенно после Смутного времени, ознаменовавшего новый этап книжной справы в России.

Установление династии Романовых определило конфессиональную политику нового правительства. Среди первых мероприятий этого направления оказа-лось книжное исправление. В 1614 году царь Михаил Федорович восстановил в Москве Печатный двор, а в 1615 году был поставлен вопрос о сверке книг, предназначенных для публикации. За время Смуты русские церкви наполни-лись книгами, напечатанными в православных типографиях Речи Посполитой. Использование для богослужения так называемых книг литовской печати вызывало опасения русских духовных и светских властей. Требовалось заме-нить их на русские публикации, но они отсутствовали в полном объеме.

Существующие же русские издания тоже оценивались критически. Появлялись сомнения в безошибочности русских богослужебных книг, требовалось очи-ще-ние их от описок и разночтений. Работу возглавил герой Смуты архи-ман-дрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий Зобниновский. Принципы редак-тирова-ния в кружке Дионисия Зобниновского тяготели к текстологи-ческой традиции, справщики обращались к наиболее древним русским спискам. В случае необхо-ди-мости привлекались греческие образцы. Кроме того, они ссылались и на «грам-матические уставы», то есть были готовы оперировать элементами формального подхода. Хорошо им были знакомы и творения Максима Грека. Архимандрит и его сподвижники — старец Арсений Глухой и белый священник Иван Наседка — за три года проделали колоссальную ра-боту. Они отредактиро-вали требник, Цветную триодь, октоих, общие и ме-сячные минеи, Псалтырь, канонник. При этом основной спор развернулся вокруг одной фразы — «и ог-нем» в молитве освящения воды в праздник Богоявления: «Сам и ныне, Влады-ко, освяти воду сию Духом твоим святым и огнем». Этому тексту соответство-вал обряд погружения зажженных свечей в воду. Справщики Троице-Сергиева монастыря, не обнаружив фразы «и ог-нем» в древнерусских рукописях и грече-ских книгах, исключили ее из мо-литвы. Подчеркивая еретический характер фразы, редакторы утверждали, что вода освящается Святым Духом, но никак не огнем. Но нашлись оппоненты. Светский служащий приказа Денежного сто-ла Антоний Подольский, ранее принимавший участие в работе Московского печатного двора, доказывал пра-во-мочность фразы. В его трактовке фраза «и ог-нем» означала возможность видимого проявления Святого Духа в форме огня богоявленских свечей. Спе-циально для разъяснения этого вопроса был созван Собор 1618 года, которым руководил местоблюститель патриаршего престола Иона. Он признал истин-ной позицию Антония Подольского. Дионисий Зобни-новский и его помощники предстали на Соборе по обвинению в порче богослу-жебных книг и, следова-тель-но, ереси. Книжное исправление мыслилось спо-собным нарушить русское православие и внести зримые изменения в церков-ную практику — символиче-ское воплощение веро-учения. Справщиков как ере-тиков направили в темницу и отлучили от при-частия. Их спас вернувшийся в 1619 году из польского плена отец царя Михаила Федоровича Филарет, руко-положенный в патриархи. Пред-стоятель катего-рически не согласился с мне-нием местоблюстителя. Он собрал свой Собор 1619 года против митрополита Ионы, на котором восторжествовала точка зрения Дионисия Зобниновского. В ссылку теперь отправили Антония Подольского. Патриарх Филарет подтвер-дил свои взгляды у греческих иерар-хов. В 1625 году четыре православных патриарха (константинопольский, иеру-салимский, антиохийский, алексан-дрий-ский) признали неканоничность фразы «и огнем». Впослед-ствии патри-арх Никон отменил обряд погружения зажжен-ных свечей в день Богоявления.

При патриархе Филарете споры о книжной справе продолжились. В 1626 году снова обсуждался вопрос о допустимости публикации в России православных сочинений Речи Посполитой. Поводом стал приезд в Россию известного укра-инского богослова и лингвиста Лаврентия Зизания. Он привез новый для рус-ской традиции текст — составленный им катехизис. Патриарх Филарет перво-начально благословил публикацию, но с условием перевода и исправле-ний. Текст был подготовлен к печати и издан. Но инициатор (сам патриарх Фила-рет), увидев готовую публикацию, решил отказаться от своей затеи. Он органи-зовал в 1627 году соборные слушания о допустимости текста к рас-простране-нию. Слушания выявили мировоззренческие и лингвистические различия книж-ников Московской патриархии и Киевской митрополии. Русские справ-щики отказались от использования в книжной справе греческих изданий. Они были прекрасно осведомлены, что запрещенные османскими властями грече-ские школы и типографии переместились в Италию, прежде всего в Вене-цию. Поэтому современная греческая традиция в их изложении несла «печать ла-тинства». В «Прениях» указывалось: «Всех греческих старых переводов пра-вила у нас есть. А новых переводов греческого языка и всяких книг не прием-лем. Ибо греки ныне живут в теснотах великих между неверными и по своих волях печатати им книг своих не имети. И для того вводят иные веры в пере-воды гре-ческаго языка, что хотят. И нам таких новых переводов греческаго языка не на-добно, хотя что и есть в них от новаго обычая напечатанного и мы тот новый ввод не приемлем». Речь шла как раз об изданиях, столь важных ранее для Максима Грека. Но парадокс заключался в том, что во время собор-ных слу-шаний Лаврентию Зизанию лишь повторили все высказанные ранее при работе над текстом замечания. В печатном издании все они уже были исправлены. Тем не менее книга была признана еретической, а ее тираж уни-чтожен (хотя и активно распространялся в рукописной традиции).

При следующем патриархе, Иосафе I (1634-1640), споры о книжном исправле-нии не возобновлялись. На Печатном дворе последовательно публиковали богослужебные и канонические книги. Типография выполняла задачу, постав-ленную после Смутного времени царем Михаилом Федоровичем, — издать пол-ный цикл русских богослужебных книг. Завершить этот наказ смог только следующий патриарх — Иосиф (1642-1652). Но он видел цель уже значительно шире. При патриархе Иосифе начинает меняться тематика изданий Печатного двора. Помимо богослужебных, к печати отбирались кодексы святоотеческих сочинений, своды византийского церковного права (Кормчие книги), трактаты в защиту иконопочитания, антикатолические и антипротестантские произве-дения. В 40-е годы ХVII века на Московском печатном дворе публикуется зна-чи-тельное число текстов, призванных обличить инославных и оградить право-славных от общения с ними. В большинстве своем небогослужебные издания восходили к православным текстам, пришедшим в Россию из Речи Посполитой и с Балкан. Кроме того, появилась потребность в издании полного текста Биб-лии, отсутствующего до этого в России. Для этого были нужны справщики, знакомые с греческим и латинским языками. На этот раз их реши-ли пригла-сить из Речи Посполитой. В 1649 году царь Алексей Михайлович обратился к киевскому митрополиту Сильвестру Коссову с просьбой прислать ученых монахов, которые «Божественнаго Писания ведущи и еллинскому языку навычны». В Москву после повторного приглашения приехали Арсений Сата-новский и Епифаний Славинецкий.

В периоды правлений патриархов Иоасафа I и Иосифа справщики демонст-рировали знакомство с книжно-языковыми принципами Максима Грека и зна-ние грамматических сочинений. В русской рукописной традиции появляются новые трактаты по грамматике, в которых проявлялось заимствование из работ Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого. В 1648 году сочинение Мелетия Смотрицкого, содержащее кодификацию церковнославянского языка, было переиздано в Москве. Причем имя автора было снято, а вместо предисловия внесено сочинение Максима Грека, что делало его автором всего издания.

Но, обращаясь к грамматике, справщики при патриархах Иоасафе I и Иосифе оставались сторонниками текстологического подхода, а в качестве образцовых продолжали выбираться древнейшие списки, под которыми понимались толь-ко русские. Истинной признавалась исключительно московская традиция как единственно сохранившая вероисповедальную чистоту. Справщикам уда-валось, хотя и не всегда последовательно, соединять два противоположных принципа книжной справы.

Разрыв текстологического и грамматического подходов произошел при патри-архе Никоне (1652-1666), провозгласившем необходимость книжного редакти-рования исключительно на основе грамматики. Главное — Никон настаивал на благочестивости греческой книжности. Несогласные с нововведениями рус-ские справщики были удалены с Печатного двора. Их заменили Епифаний Сла-винецкий и Арсений Грек.

Книжная справа стала одним из основных компонентов церковно-обрядовой реформы патриарха Никона. Главным образцом для подражания назывались греческие древние рукописи: на Соборе 1654 года было принято решение «до-стойно и праведно исправити противо старых и греческих» книг.

Унификация обрядов по греческому образцу изменила представления о пра-вильности русских богослужебных книг. Сменились ориентиры, русская тра-диция была объявлена полностью искаженной, что привело к острому конф-ликту в русском обществе, переросшему в раскол внутри Церкви. Кон-фликт усугубили методы деятельности новых справщиков. В действительности на Московском печатном дворе воспроизводились издания XVI и XVII века греческих типографий Италии, а также православные издания Речи Поспо-литой. Кроме того, открыто было провозглашено следование формальному принципу книжной справы, то есть точному следованию нормам «Грамма-тики» Мелетия Смотрицкого. В формуле «во имя Отца и Сына и Святаго Духа» справщики исключили первый союз, в результате чего получилось «во имя Отца, Сына и Святаго Духа». Это воспринималось как нарушение равенства трех ипостасей Бога. Применение формального подхода к книжной справе, которая теперь исходила исключительно из грамматических норм, обусловила раскол в Церкви. И хотя старообрядцы, как и их противники, отталкивались от одних и тех же текстов, прежде всего сочинений Максима Грека и правил книжной справы эпохи патриархов Иоасафа I и Иосифа, нововведения корен-ным образом изменили все предшествующее мировоззре-ние. Они разрушили представления о взаимосвязи формы и содержания священного текста.

Тенденция закрепилась при патриархе Иоакиме, когда справщики ориенти-ро-вались исключительно на греческие источники, что было утверждено на Со-боре 1674 года. Основная установка справщиков состояла в уподоблении цер-ков-нославянского языка греческому, они стремились писать «по-славен-ски», как писали Святые отцы «еллинским диалектом». При этом правиль-ность внесенных изменений могла аргументироваться ссылками не только на грам-матику церковнославянского языка, но и на грамматику греческого языка. Формальный подход стал доминирующим.

В 1682 году патриарх Иоаким в прениях со старообрядцами заявлял, что книж-ная справа велась «по грамматике». В подобной ситуации старообрядческая книжность в XVII веке перешла в область рукописной традиции. Лишенные возможности публиковать свои сочинения в единственной типографии стра-ны — Московском печатном дворе, — старообрядцы отстаивали свои взгляды на ха-рактер книжной справы в рукописных сочинениях.

Новые принципы редактирования привели к секуляризации книжности. Бла-годаря заимствованиям из греческой и украинско-белорусской православных традиций, находящихся на пограничье с Западом, Россия оказалась включена в общеевропейские процессы обмирщения культуры. Реформа патриарха Нико-на стала значительным шагом в десекуляризации книги. Это вызвало активный протест большинства книжников, отстаивавших прежние текстоло-гические принципы редактирования и сакральность книги. Но конфликт быстро перерос уровень богословских споров ученых монахов и священников. Противниками церковной реформы стали самые широкие социальные слои: бояре, купцы, ре-ме-сленники, крестьяне. Они называли себя старообрядцами, и малейшие изме-нения слов и обрядов считали ересью. Средневековые воз-зрения ушли в про-шлое, но они бережно хранятся и поныне в старообрядче-ской культуре. Обе-регая дониконовскую русскую традицию как единственно сохранившую чи-сто-ту христианской веры, старообрядцы прекрасно согласу-ются с различным укла-дом. Масштаб движения огромен, сторонники старой веры бежали на гра-ни-цы Российской империи, а затем и далее, осваивая новые страны и конти-нен--ты. Последователи Аввакума органично вписывались в контекст любой куль--туры — от Молдавии и Литвы до США, Аргентины, Колумбии, Уругвая и др. А многие вернулись в древнюю столицу, и дорево-люционная Москва стала одним из важных старообрядческих центров.

Русские старообрядцы стали первыми собирателями древнейших кодексов на цер---ковнославянском языке. Эти уникальные памятники в большинстве своем сейчас находятся в собраниях крупнейших библиотек России. Они дают возможность современному человеку, прикоснувшись к ним, ощутить ушедшее в небытие обожествление книги.

Смута стала суровым испытанием для церкви. Часть священнослужителей во главе с патриархом Игнатием поддержала Лжедмитрия I. Однако большинство священнослужителей показали образцы высокого служения отечеству и церкви.

Находившиеся в Москве в годы Смуты поляки не только разграбили церковную утварь и осквернили мощи святых, но и уничтожили при отступлении почти 450 московских церквей. В числе пленных оказался митрополит Филарет.

После восьмилетнего пребывания в польском плену в Москву возвратился в 1619 г. отец царя Михаила – митрополит Филарет. Участники церковного Собора избрали его новым патриархом Московским и всея Руси. Он был, по-существу, вторым царем: все доклады о государственных делах царь и патриарх заслушивали совместно, а решения Михаил никогда не принимал без согласия отца.

Главное, чего удалось добиться Филарету – укрепить авторитет и власть царя Михаила Федоровича Однако многие вопросы церковного характера так и не были решены ни при нем, ни при его преемниках – патриархах Иоасафе I и Иосифе. Стремясь противодействовать усилившемуся в годы Смуты западному влиянию, церковь усилила в эти годы борьбу с иноверием.

В середине 17 в. стало ясно, что в русскиъ церковных книгах, переписывавшихся от руки, имеется много описое\к и искажений текста в сравнении с оригиналами. Немало сомнений вызывал обычай многоголосия во время церковной службы(все могли молиться одновременно, используя разные молитвы), крещение двумя пальцами и т.д. Мнения верующих разделились. Одни предлагали исправить церковные книги и обряды, вернувшись к древнерусским образцам. Другие считали, что следует обратиться не к старым книгам, а к самим греческим источникам, с которых они в свое время переписывались.

После смерти патриарха Иосифа новым предстоятелем Русской Православной Церкви по предложению Алексея Михайловича был избран Никон – митрополит Новгородский. Ему и было поручено провести церковную реформу.

Она прошла в 1653-1655 гг. и касалась в основном церковных обрядов и книг. Было введено крещение тремя пальцами, поясные поклоны вместо земных, исправлены по греческим образцам иконы и церковные книги.

Созванный в 1654 г. церковный Собор одобрил реформу, но предложил привести действующие обряды в соответствие не только с греческой, но и с русской традицией.

Новый патриарх, получив необъятную власть нал верующими, вскоре выступил с идеей первенства власти церковной над царской и предложил Алексею Михайловичу разделить с ним власть по примеру царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета. Но это заявление царь не пожелал долго терпеть. Он перестал ходить на патриаршии богослужения в Успенском соборе, приглашать Никона на государственные приемы. Это было серьезным ударом по самолюбию патриарха. Во время одной из проповедей в Успенском соборе он заявил о сложении патриарших обязанностей и удалился в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, думая, что царь будет просить его вернуться, однако, царь поступил совсем иначе. Он стал готовить церковный суд над Никоном. Для суда в 1666 г. был созван церковный Собор. Царь осудил Никона в том, что он самолично отрекся от патриаршества, присутствовавшие же церковные иерархи поддержали царя и осудили Никона, заточив его навечно в монастырь.

Одновременно Собор 1666-1667 гг. поддержал церковную реформу и проклял всех ее противников. Участники Собора постановили передать лидеров старообрядцев в руки светских властей. По Соборному Уложению 1649 г. им грозила смерть на костре.

Таким образом, Собор 1666-1667 гг. положил начало расколу в Русской Православной Церкви.

Выдающимся руководителем старообрядцев выступал протопоп Аввакум, который с юных лет посвятил себя церкви. Реформы Никона он воспринял резко отрицательно, считая, что если и обращаться к первооснове веры, то в русских источниках. За свои взгляды он был лишен места в московском Казанском соборе, а затем арестован и заключен в монастырь. Позже был сослан в Сибирь. Но он нигде не мог смириться с новой реформой и на церковном Соборе он был предан церковному проклятию и расстрижен из священников, в затем вновь заключен. 11 апреля 1682 г. протопоп и его сподвижники были казнены, заживо сожжены.

Таким образом, церковь, укрепившая свои позиции после Смуты, попыталась занять господствующее положение в политической системе страны. Однако в условиях усиления самодержавия это привело к резкому конфликту церковного и светского руководства. Поражение церкви в этом столкновении подготовило почву для ее фактического превращения в придаток самодержавной власти.