Опишите вторую встречу Гринева с Иваном Ивановичем Зуриным. Сопоставьте ее со сценой знакомства Гринева и Зурина. Подумайте, изменились ли герои, как повлияли на них обстоятельства.
Неожиданная встреча Гринева с Зуриным в городке, куда они подъехали с Машей, была счастливой случайностью, Петр рассказал о своей судьбе, и они вместе решили, что Гриневу нужно остаться воевать в команде Зурина, отправив Машу с Савельичем к родителям Гринева.
Немного месяцев отделяют обе встречи, но при первой встрече перед нами неопытный и наивный недоросль Петруша, а при второй - озабоченный за чужую судьбу, решительный офицер.
Гринев изменился до неузнаваемости. Это произошло под влиянием обстоятельств, на которые он был готов реагировать, стал чуток и внимателен к тому, что происходит вокруг.
Как объяснить, что именно в этой главе находим мы знаменитую фразу поэта: "Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный"? В связи с какими впечатлениями произносит эти слова Гринев?
Очень кратко рассказывает Пушкин о конце восстания. И, кратко описывая ту смуту, которая прокатилась по Руси, он приводит эти слова, как оценку и вывод, который предупреждает людей от подобных решений и поступков. Это уже не следствие частных наблюдений, а осознанный вывод из суммы впечатлений, которые достаточно долго накапливались у офицера Петра Гринева.
В какой момент получает Зурин приказ об аресте Гринева?
Зурин получает приказ об аресте Петра Гринева именно тогда, когда завершились военные действия и герой собрался ехать к своим родителям и Маше.
...
В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки для
закупки нужных вещей, что и было поручено Савельичу. Я остановился в
трактире. Савельич с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на
грязный переулок, я пошел бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную,
увидел я высокого барина, лет тридцати пяти, с длинными черными усами, в
халате, с кием в руке и с трубкой в зубах. Он играл с маркером, который при
выигрыше выпивал рюмку водки, а при проигрыше должен был лезть под биллиард
на четверинках. Я стал смотреть на их игру. Чем долее она продолжалась, тем
прогулки на четверинках становились чаще, пока наконец маркер остался под
биллиардом. Барин произнес над ним несколько сильных выражений в виде
надгробного слова, и предложил мне сыграть партию. Я отказался по неумению.
Это показалось ему, невидимому, странным. Он поглядел на меня как бы с
сожалением; однако мы разговорились. Я узнал, что его зовут Иваном
Ивановичем Зуриным, что он ротмистр гусарского полку и находится в Симбирске
при приеме рекрут, а стоит в трактире. Зурин пригласил меня отобедать с ним
вместе чем бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол.
Зурин пил много и потчивал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе;
он рассказывал мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не
валялся, и мы встали изо стола совершенными приятелями. Тут вызвался он
выучить меня играть на биллиарде. "Это" - говорил он - "необходимо для
нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко - чем
прикажешь заняться? Ведь не всЈ же бить жидов. Поневоле пойдешь в трактир и
станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь играть!" Я совершенно
был убежден, и с большим прилежанием принялся за учение. Зурин громко
ободрял меня, дивился моим быстрым успехам, и после нескольких уроков,
предложил мне играть в деньги, по одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб
только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка. Я
согласился и на то, а Зурин велел подать пуншу и уговорил меня попробовать,
повторяя, что к службе надобно мне привыкать; а без пуншу, что и служба! Я
послушался его. Между тем игра наша продолжалась. Чем чаще прихлебывал я от
моего стакана, тем становился отважнее. Шары поминутно летали у меня через
борт; я горячился, бранил маркера, который считал бог ведает как, час от
часу умножал игру, словом - вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю.
Между тем время прошло незаметно. Зурин взглянул на часы, положил кий, и
объявил мне, что я проиграл сто рублей. Это меня немножко смутило. Деньги
мои были у Савельича. Я стал извиняться. Зурин меня прервал: "Помилуй! Не
изволь и беспокоиться. Я могу и подождать, а покаместь поедем к Аринушке".
Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали
у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе
привыкать. Встав изо стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвез
меня в трактир. Савельич встретил нас на крыльце. Он ахнул, увидя
несомненные признаки моего усердия к службе. "Что это, сударь, с тобою
сделалось?" - сказал он жалким голосом, "где ты это нагрузился? Ахти
господи! отроду такого греха не бывало!" - Молчи, хрыч! - отвечал я ему,
запинаясь; - ты верно пьян, пошел спать... и уложи меня.
На другой день я проснулся с головною болью, смутно припоминая себе вчерашние происшедствия. Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с чашкою чая. "Рано, Петр Андреич", - сказал он мне, качая головою - "рано начинаешь гулять. И в кого ты пошел? Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу" в рот ничего не изволила брать. А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало к Антипьевне забежит: "Мадам, же ву при, водкю". Вот тебе и же ву при! Нечего сказать: добру наставил, собачий сын. И нужно было нанимать в дядьки басурмана, как будто у барина не стало и своих людей!" Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: Поди вон, Савельич; я чаю не хочу. Но Савельича мудрено было унять, когда бывало примется за проповедь. "Вот видишь ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что негоден... Выпей-ка огуречного рассолу с медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки Не прикажешь ли?"
В это время мальчик вошел, и подал мне записку от И. И. Зурина. Я развернул ее и прочел следующие строки:
"Любезный Петр Андреевич, пожалуйста пришли мне с моим мальчиком сто
рублей, которые ты мне вчера проиграл.
Мне крайняя нужда в деньгах.
Готовый ко услугам
I>Иван Зурин".
Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный, и обратясь к Савельичу, который был и денег и белья и дел моих рачитель, приказал отдать мальчику сто рублей. "Как! зачем?" - спросил изумленный Савельич. - Я их ему должен - отвечал я со всевозможной холодностию. - "Должен!" - возразил Савельич, час от часу приведенный в большее изумление; - "да когда же, сударь, успел ты ему задолжать? Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам". Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и взглянув на него гордо, сказал: - Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать, и делать то что тебе приказывают.
Савельич так был поражен моими словами, что сплеснул руками и
остолбенел. - Что же ты стоишь! - закричал я сердито. Савельич заплакал.
"Батюшка Петр Андреич", - произнес он дрожащим голосом - "не умори меня с
печали. Свет ты мой! послушай меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты
пошутил, что у нас и денег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты
милостивый! Скажи, что тебе родители крепко на крепко заказали не играть,
окроме как в орехи..." - Полно врать, - прервал я строго, - подавай сюда
деньги, или я тебя в зашеи прогоню.
Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом.
Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что
уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти
меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С
неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не
простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.
...
Не гневайтесь, сударь: по долгу моему
Я должен сей же час отправить вас в тюрьму. -
Извольте, я готов; но я в такой надежде,
Что дело объяснить дозволите мне прежде.
Княжнин
Соединённый так нечаянно с милой девушкою, о которой ещё утром я так мучительно беспокоился, я не верил самому себе и воображал, что всё со мною случившееся было пустое сновидение. Марья Ивановна глядела с задумчивостию то на меня, то на дорогу и, казалось, не успела ещё опомниться и прийти в себя. Мы молчали. Сердца нами слишком были утомлены. Неприметным образом часа через два очутились мы в ближней крепости, также подвластной Пугачёву. Здесь мы переменили лошадей. По скорости, с каковой их запрягали, по торопливой услужливости брадатого казака, поставленного Пугачёвым в коменданты, я увидел, что, благодаря болтливости ямщика, нас привёзшего, меня принимали как придворного временщика.
Мы отправились далее. Стало смеркаться. Мы приближи-лись к городку, где, по словам бородатого коменданта, находился сильный отряд, идущий на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными. На вопрос: кто едет? - ямщик отвечал громогласно: «Государев кум со своею хозяюшкою». Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною бранью. «Выходи, бесов кум! - сказал мне усатый вахмистр. - Вот ужо тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!»
Я вышел из кибитки и требовал, чтоб отвели меня к их начальнику. Увидя офицера, солдаты прекратили брань. Вахмистр повёл меня к майору. Савельич от меня не отставал, поговаривая про себя: «Вот тебе и государев кум! Из огня да в полымя... Господи Владыко! чем это всё кончится?» Кибитка шагом поехала за нами.
Через пять минут мы пришли к домику, ярко освещенному Вахмистр оставил меня при карауле и пошёл обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня принять, а что он велел отвести меня в острог, а хозяюшку к себе привести.
Что это значит? - закричал я в бешенстве. - Да разве он с ума сошёл?
Не могу знать, ваше благородие, - отвечал вахмистр. - Только его высокоблагородие приказал ваше благородие отвести в острог, а её благородие приказано привести к его высокоблагородию, ваше благородие!
Я бросился на крыльцо. Караульные не думали меня удерживать, и я прямо вбежал в комнату, где человек шесть гусарских офицеров играли в банк. Майор метал. Каково было моё изумление, когда, взглянув на него, узнал я Ивана Ивановича Зурина, некогда обыгравшего меня в Симбирском трактире!
Возможно ли? - вскричал я. - Иван Иваныч! ты ли? Ба, ба, ба, Пётр Андреич! Какими судьбами? Откуда ты?
Здоров, брат. Не хочешь ли поставить карточку?
Благодарен. Прикажи-ка лучше отвести мне квартиру.
Какую тебе квартиру? Оставайся у меня.
Не могу: я не один.
Ну, подавай сюда и товарища.
Я не с товарищем; я... с дамою.
С дамою! Где же ты её подцепил? Эге, брат! (При сих словах Зурин засвистел так выразительно, что все захохотали, а я совершенно смутился.)
Ну, - продолжал Зурин, - так и быть. Будет тебе квартира. А жаль... Мы бы попировали по-старинному... Гей! малый! Да что ж сюда не ведут кумушку-то Пугачёва? или она упрямится? Сказать ей, чтоб она не боялась: барин-де прекрасный; ничем не обидит, да хорошенько её в шею.
Что это ты? - сказал я Зурину. - Какая кумушка Пугачёва? Это дочь покойного капитана Миронова. Я вывез её из плена и теперь провожаю до деревни батюшкиной, где и оставлю её.
Как! Так это о тебе мне сейчас докладывали? Помилуй! что ж это значит?
После всё расскажу. А теперь, рада Бога, успокой бедную девушку, которую гусары твои перепугали.
Зурин тотчас распорядился. Он сам вышел на улицу извиняться перед Марьей Ивановной в невольном недоразумении п приказал вахмистру отвести ей лучшую квартиру в городе. Я остался мочении, у ист.
Мы отужинали, и, когда остались вдвоём, я рассказал ему свои похождения. Зурин слушал меня с большим вниманием. Когда я кончил, он покачал головою и сказал: «Всё это, брат, хорошо; одно нехорошо: зачем тебя чёрт несёт жениться? Я, честный офицер; не захочу тебя обманывать: поверь же ты мне, что женитьба блажь. Ну, куда тебе возиться с женою да нянчиться с ребятишками? Эй, плюнь. Послушайся меня: развяжись ты с капитанскою дочкой. Дорога в Симбирск мною очищена и безопасна. Отправь её завтра ж одну к родителям твоим; а сам оставайся у меня в отряде. В Оренбург возвращаться тебе незачем. Попадёшься опять в руки бунтовщикам, так вряд ли от них ещё раз отделаешься. Таким образом любовная дурь пройдёт сама собою, и всё будет ладно».
Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить Марью Ивановну в деревню и остаться в его отряде.
Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб на другой же день готов он был ехать в дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что ты, сударь? Как же я тебя-то покину? Кто за тобою будет ходить? Что скажут родители твои?»
Зная упрямство дядьки моего, я вознамерился убедить его лаской и искренностию. «Друг ты мой, Архип Савельич! - сказал я ему. - Не откажи, будь мне благодетелем; в прислуге здесь я нуждаться не стану, а не буду спокоен, если Марья Ивановна поедет в дорогу без тебя. Служа ей, служишь ты и мне, потому что я твёрдо решился, как скоро обстоятельства дозволят, жениться на ней».
Тут Савельич сплеснул руками с видом изумления неописанного.
Жениться! - повторил он. - Дитя хочет жениться! А что скажет батюшка, а матушка-то что подумает?
Согласятся, верно согласятся, - отвечал я, - когда узнают Марью Ивановну. Я надеюсь и на тебя. Батюшка и матушка тебе верят: ты будешь за пас ходатаем, не так ли?
Старик был тронут. «Ох, батюшка ты мой Пётр Андреич, -отвечал он. - Хоть раненько задумал ты жениться, да зато Марья Ивановна такая добрая барышня, что грех и пропустить оказию. Ин быть по-твоему! Провожу её, ангела Божия, и рабски буду доносить твоим родителям, что такой невесте не надобно и приданого».
Я благодарил Савельича и лёг спать в одной комнате с Зуриным. Разгорячённый и взволнованный, я разболтался. Зурин сначала со мною разговаривал охотно; но мало-помалу слова его стали реже и бессвязнее; наконец, вместо ответа на какой-то запрос, он захрапел и присвистнул. Я замолчал и вскоре последовал его примеру.
На другой день утром пришёл я к Марье Ивановне. Я сообщил ей свои предположения. Она признала их благоразумие и тотчас со мною согласилась. Отряд Зурина должен был выступить из города в тот же день. Нечего было медлить. Я тут же расстался с Марьей Ивановной, поручив её Савельичу и дав ей письмо к моим родителям. Марья Ивановна заплакала. «Прощайте, Пётр Андреич! - сказала она тихим голосом. - Придётся ли нам увидаться или нет, Бог один это знает; но век не забуду вас; до могилы ты один останешься в моём сердце». Я ничего не мог отвечать. Люди нас окружали. Я не хотел при них предаваться чувствам, которые меня волновали. Наконец она уехала. Я возвратился к Зурину грустен и молчалив. Он хотел меня развеселить; я думал себя рассеять: мы провели день шумно и буйно и вечером выступили в поход.
Это было в конце февраля. Зима, затруднявшая военные распоряжения, проходила, и наши генералы готовились к дружному содействию. Пугачёв всё ещё стоял под Оренбургом. Между тем около его отряды соединялись и со всех сторон приближались к злодейскому гнезду. Бунтующие деревни, при виде наших войск, приходили в повиновение; шайки разбойников везде бежали от нас, и всё предвещало скорое и благополучное окончание.
Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачёва, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанёс бунту последний и решительный удар. Зурин был в то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги стали непроходимы. Мы утешались в пашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной и мелочной войны с разбойниками и дикарями.
Но Пугачёв не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о разорении сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников войск, беспечно дремавших в надежде на бессилие презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу.
Не стану описывать нашего похода и окончания войны. Скажу коротко, что бедствие доходило до крайности. Мы проходили через селения, разорённые бунтовщиками, и поневоле отбирали у бедных жителей то, что успели они спасти. Правление было повсюду прекращено: помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно... Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!
Пугачёв бежал, преследуемый Иваном Ивановичем Михель-COHOM. Вскоре узнали мы о совершенном его разбитии. Наконец Зурин получил известие о поимке самозванца, а вместе с тем и повеление остановиться. Война была кончена. Наконец мне можно было ехать к моим родителям! Мысль их обмять, увидеть Марью Ивановну, от которой не имел я никакого известия, одушевляла меня восторгом. Я прыгал как ребёнок. Зурин смеялся и говорил, пожимая плечами: «Нет, тебе несдобровать! Женишься - ни за что пропадёшь!»
Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! - думал я с досадою, - зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нём неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина.
Зурин дал мне отпуск. Через несколько дней должен я был опять очутиться посреди моего семейства, увидеть опять мою Марью Ивановну... Вдруг неожиданная гроза меня поразила.
В день, назначенный для выезда, в самую ту минуту, когда готовился я пуститься в дорогу. Зурин вошёл ко мне в избу, держа в руках бумагу, с видом чрезвычайно озабоченным. Что-то кольнуло меня в сердце. Я испугался, сам не зная чего. Он выслал моего денщика и объявил, что имеет до меня дело. «Что такое?» - спросил я с беспокойством. «Маленькая неприятность, - отвечал он, подавая мне бумагу. - Прочитай, что сейчас я получил». Я стал её читать: это был секретный приказ ко всем отдельным начальникам арестовать меня, где бы ни попался, и немедленно отправить под караулом в Казань в Следственную комиссию, учрежденную по делу Пугачёва.
Бумага чуть не выпала из моих рук. «Делать нечего! - сказал Зурин. - Долг мой повиноваться приказу. Вероятно, слух о твоих дружеских путешествиях с Пугачёвым как-нибудь да дошёл до правительства. Надеюсь, что дело не будет иметь никаких последствий и что ты оправдаешься перед комиссией. Не унывай и отправляйся». Совесть моя была чиста; я суда не боялся; но мысль отсрочить минуту сладкого свидания, может быть на несколько ещё месяцев, устрашала меня. Тележка была готова. Зурин дружески со мною простился. Меня посадили в тележку. Со мною сели два гусара с саблями наголо, и я поехал по большой дороге.
Из героев повести «Капитанская дочка» мне больше всего понравился главный герой - Пётр Андреевич Гринёв. Он смелый и храбрый - не испугался побежать в атаку на Пугачёва, умеет настоять на своём - уговорил Савельича отдать сто рублей Зурину, заставил Савельича дать заячий тулуп вожатому Пугачёву, и, как и любой главный герой повести или рассказа, он обладает нечеловеческой удачей - он не умер после дуэли со Швабриным, не был убит во время натиска Пугачёва, не был повешен на виселице, получил согласие родителей на брак с Марьей Ивановной, был помилован императрицей… И ещё мне нравится, что он, как-бы, взрослеет, совершенствует себя во время повести. В начале он - проиграл сто рублей, отдал незнакомцу новый заячий тулуп, несколько раз поссорился с Савельичем, пошёл на дуэль со Швабриным, а в конце - смело ринулся на защиту Белогорской крепости, дипломатично договорился с Пугачёвым, почти оправдался на суде. И нравится мне в нём ещё одно полезное качество - он умеет заводить друзей. Это качество не раз ему пригодилось - в конце книги ему помог Зурин, и, разумеется, первое знакомство с Пугачёвым сыграло в его жизни немалую роль. И мне практически не приходилось, читая книгу говорить: «Нет, я поступил бы иначе». За все эти качества я и уважаю Петра Андреевича Гринёва.
Уманский Кирилл 8А.
Кто из героев «Капитанской дочки» А.С Пушкина понравился мне больше всего?
…Лично мне больше всех понравился Савельич! Он довольно умён и предусмотрителен для простого мужика, к тому же на протяжении всей повести - он проявлял чудеса преданности. Вот краткое их перечисление; во-первых: он с раннего детства Петра Андреевича был подле него. Во-вторых: он поехал за младшим Гринёвым в Оренбург, а затем и в Белогорскую крепость. Не кто иной, как Савельич бросился в ноги Пугачеву, дабы спасти его. В-четвёртых: Савельич не стал докладывать Андрею Петровичу о дуэли. На протяжении всей повести он заботился и о сытости Гринёва младшего, он так же старался беречь его деньги и имущество. Савельич просил Петра Андреевича не давать Зурину ста рублей, и он же настаивал на том, чтобы Пётр Андреевич не давал заячьего тулупчика Пугачёву.
И хоть Гринёв младший поступил по-своему, и всё в конечном итоге закончилось хорошо, однако не могу сказать, что советы были глупыми. Мало того, это Савельич выторговал, можно сказать клещами вытянул и из Пугачёва лисью шубу для своего хозяина. Он так же был с Петром Андреевичем и при Оренбургской осаде, поехал за ним после получения письма Маши, а потом вместе с ней и к его родителям, по непосредственной просьбе Гринёва, утешая себя мыслью что, заботясь о ней - он служит ему. Так же Савельич оправдывал Петра Андреевича и перед его родителями, когда им стало известно о решении суда…
…В общем - поступки Савельича говорят сами за себя! Если бы не он, то Петра Андреевича неоднократно поубивали бы! Последнее что скажу: только за эту преданность Савельичу надо давать золото, хотя лично я бы поставила бы ему памятник, таких преданных людей как Савельич не так-то уж и много на этом свете!!..
…и он, следуя за своим хозяином, прошёл сквозь огонь и воду, и медные трубы…
Грищук Настя 8 «А» класс.
В повести А. С. Пушкин «Капитанская дочка» мне понравился Емельян Пугачёв. Пугачёв был не кровожадным убийцей, а талантливым и смелым народным вождём. Пугачёв был предводителем восстания. У него был природный ум, энергичность, смекалка. Выдающиеся способности этого человека способствовали тому, что он возглавил крестьянское восстание. К нему стали присоединяться люди со всей России. Они уважали Пугачёва и доверяли ему во всём. Пугачёв жестоко расправлялся с теми, кого он считал угнетателями крестьян. Для него нет хороших помещиков и представителей власти. В лице дворян он видит только врагов. Поэтому он так беспощаден к капитану Миронову и его подчинённым, хотя это были добрые люди. Но Пугачёв помнит добро, которое ему когда-то сделали. В награду за рюмку водки, поднесённую ему и за заячий тулуп Гринёв получает жизнь. Три раза Гринёв испытал судьбу и три раза Пугачёв его миновал. Ещё Пугачёв помогает спасти Гринёву Машу, хотя она капитанская дочка. Более того, он отпускает его с ней на все четыре стороны. Хоть Пугачёв был главным в восстании, но каждый мог оспорить его решение. Больше всего мне понравилось в Пугачёве его величие, героизм и целеустремлённость.
Кульгашов Максим.
Савельич - это лицо трагическое. Он глубоко привязан к Гринёву. Свой долг видит в том, чтобы устроить счастье Петруши. Савельич раб по положению, но не раб по духу. В нем живёт чувство человеческого достоинства. Он не только покорен своему господину, но и понимает он такой же человек, как и его барин. Он верен долгу, прямой, готов к самопожертвованию. Самые лучшие качества Гринёв наследовал у Савельича. В образе Савельича воплощены многие привлекательные черты, характерные для простого русского человека. В семье Гринёвых Савельич появился, когда Петру Андреевичу исполнилось пять лет. Крепостной слуга, ухаживающий за лошадью барина, за трезвое поведение пожалован был в дядьки, то есть стал крепостным слугой-воспитателем. Он полюбил мальчика, привык к нему. Когда приехал француз Бопре, Савельич сказал: «Слава богу… кажется дитя умыт, причёсан, накормлен. Куда нужно тратить лишние деньги…». Савельич не любил тратить деньги попросту, этому же он пытался научить и Гринёва: «Воля твоя, государь, а денег не выдам». Он едет с Гринёвым на службу «Смотреть за дитятей». Савельич мне понравился тем, что у него сильный характер. Он очень предусмотрительный и не любит когда кто-то бездельничает.
(Белялова Юля 8 «а»)
Больше всего мне понравилась Маша Миронова. Мать её в повести называет трусихой. Швабрин называет её " совершенной дурочкой". С их слов Маша сначала не вызывает особой симпатии. Но по ходу повести всё меняется. Маша оказывается девушкой благоразумной и чувствительной. Она обладает привлекательной простотой и искренностью. Конечно, Пётр Гринёв не мог не влюбиться в неё.
Пережив потерю родителей, Маша не падает духом, а стремится к своему счастью и счастью дорогих ей людей.Трусиха оказывается сильной и храброй девушкой. Она выдержала угрозы, пытки, которыми мучил её Швабрин. На свой страх и риск она не стала ему женой. В душе у неё зародилась великая сила любви, ведущая её сквозь испытания к победе. Именно поэтому Маша решилась поехать в Петербург к самой императрице, оправдать своего будущего мужа.
Она сделала то, что было не по силам никому другому.
Конопасевич Лина.
